Небьющееся сердце - Инна Бачинская

– Глупости! Просто парень стесняется. А у тебя все больные, кто не гуляет.

– А они и есть больные, кто не гуляет. Здоровый мужик всегда хочет.

– Вот у тебя здоровый и всегда готов, а ты с ним мало намучилась?

– При чем здесь мой… мы же про Олькиного. А вообще, я читала в журнале, что мужики… забыла слово, ну, как арабы, могут иметь несколько жен…

– Полигамны, – вставила Оля.

– Ага, и семя свое должны разбрасывать как можно дальше, чтоб размножался человеческий род.

– Ага, оно и видно! Стараются прям из шкуры вылазят, раз мы до сих пор не подохли, – вздохнула Надежда Андреевна. – А уж как нас морят, не приведи господь! И бомбой, и химией, и радиацией, а нам все как с гуся вода. А еще в газете писали, что в случае атомной войны выживут, знаете, кто?

– Кто?

– Крысы и тараканы, вот кто!

– Хватит! Давайте лучше про мужиков, а то и так тошно, – воскликнула Зинка. – Смотри, Олька, не упусти своего счастья. Такие, как Витек, на улице не валяются. Я бы и сама… Да где уж мне! Он же с Ольки глаз не сводит, прямо завидки берут. И чем она только его приворожила?

Так, непринужденно болтая, девушки дожидались Зинкиного мужа Володю, который приезжал за ней и по пути подбрасывал домой Надежду и Олю. А Володи все не было. И мобильник его был вне доступа. Около половины двенадцатого Оля сказала, что должна собираться, чтобы успеть на автобус, так как Володя, может, и вовсе не приедет.

– Может, и не приедет, – согласилась Зинка, – с этим придурком никогда не знаешь, чего ждать. Если напился, то вполне… Зараза!

Оля подхватила сумку с продуктами и побежала на автобусную остановку, еще раз с благодарностью подумав, что при ее работе голодать не приходится.

Она стояла под стеклянным навесом, с нетерпением ожидая автобуса. Улица, слабо освещенная, была пустынна. Оля с облегчением увидела, как из дома напротив вывалилась большая шумная компания мужчин и женщин и стала, хохоча, ловить такси. А ее автобуса все не было. Стал накрапывать холодный дождь. Оля поежилась. Что же с автобусом? Может, вернуться к девочкам? В это время рядом с ней затормозил легковой автомобиль-фургон, и она, ощутив мгновенный укол страха, тут же с облегчением увидела Витька, который, распахнув дверцу с ее стороны, сказал:

– Садитесь, а то прождете до утра, и дождь идет… – Произнеся такую длинную фразу, Витек замолчал и молчал все время, пока они ехали.

Оля сказала свой адрес. Помолчав, чувствуя неловкость и не зная, как себя держать с этим странным, неразговорчивым парнем, она наконец пробормотала:

– Спасибо вам большое, не знаю, что бы я без вас делала…

В машине было тепло и уютно, движение укачивало. Оля закрыла глаза и слегка задремала. Потом почувствовала, что машина тормозит, хотела спросить, что случилось, но не успела, потому что к лицу ее прижали что-то холодное, влажное, с резким техническим запахом, и она потеряла сознание…

* * *

…Витек Плоский помнит себя маленьким пятилетним мальчиком, в меру непослушным, в меру избалованным, любимцем всего общежития рабочих-строителей, где он жил со своей мамой Линой с того самого момента, как его, крохотного, привезли вместе с мамой из роддома ее подружки – Лена и Лариса. Из чего можно заключить, что папы, увы, у него не было. Помнит, как его таскали на руках, тормошили, водили гулять, когда мама работала, закармливали конфетами, пирожками и яблоками веселые сельские девушки, работавшие на стройке. Мама тоже работала на стройке, но не штукатурщицей, как толстая любимая тетя Лена, подруга мамы, а в вагончике, выписывала бумажки. Помнит, как его мама, мама Лина, выходила замуж за человека по имени Петрович. Все тогда говорили: ну, Лина, считай, повезло – за Петровичем не пропадешь, мужик он справный, и дом свой, и хозяйство. А его спрашивали: рад, Витек, что папашу заимел? Витек важно кивал – да, рад, мол. Родственники – тетка Тамила из деревни, ее муж и два взрослых сына, знакомые и гости тискали его, гладили по головке и дарили всякие замечательные вещи: красных петушков на палочке, шоколадки, зеленый автомобильчик, сачок для ловли бабочек и головастиков.

В новой жизни Витек жил сам по себе. Любил маму Лину и изредка приходившую тетю Лену. На Петровича не обращал особого внимания, равно как и тот на него, но на глаза ему лишний раз старался не попадаться. Мама Лина хлопотала по дому – они держали поросенка и кур, да и огород требовал немало сил и внимания. Ей пришлось уйти из СМУ, и она устроилась ночной дежурной в статуправление. Одну ночь отработаешь – три дня дома.

Иногда приходила тетя Лена, и они с мамой долго пили чай и разговаривали. Витек приносил любимой тете Лене клубнику, крыжовник или смородину и высыпал в ее необъятный подол. Тетя Лена и мама смеялись, хотя ему иногда казалось, что мама плакала. И еще он слышал, как тетя Лена говорила маме:

– Не переживай, ничего, как-нибудь, перемелется, мука будет… А кому хорошо? Кого ни возьми… Мужики – одна пьянь подзаборная… А Петрович все-таки хозяин и самостоятельный… куда тебе с парнем, подумай сама?

Летом они с мамой Линой уезжали в деревню к тете Тамиле, а там – река, луг и, главное, Жучка, ласковая собачка Жучка, и все радости деревенского лета – лес, грибы, ягоды, медовый запах трав, теплое парное молоко от рыжей теплобокой Красули, долгие разговоры на лавочке перед домом и большие яркие деревенские звезды…

Хороший у Петровича дом. Сам строил. Из сэкономленных материалов. Большая зала, большая кухня, даже две – одна в доме, а другая во дворе, летняя, под навесом, спальня и еще две маленькие комнатки. Одна из них досталась Витюше. Не у каждого маленького мальчика есть своя комната! С полками, где лежат книги: сказки и истории про медвежонка Винни-Пуха и лесного мальчика Маугли; солдатики, пистолеты и другие сокровища. Есть еще в доме большой и глубокий подвал, где стоят бочки с квашеной капустой, огурцами и помидорами – место темное и страшное. А вот мастерская Петровича, где он часами стругает, пилит и режет – совсем другое дело! Петрович умеет делать табуретки, полки и даже кухонные шкафчики, благо дерево ему достать не проблема.

А потом случилось событие, перевернувшее всю его маленькую жизнь. Витек лежал в постели, раздумывая, когда лучше признаваться в том, что он выбил окно в классе – утром или, может, сейчас, когда мать устала и хочет спать. И тут он услышал крик. Сначала он подумал, что кричат на улице, но потом понял, что не на улице, а в доме. Крик повторился еще раз, и тогда он, полный противного липкого страха, на цыпочках подкрался к спальне Петровича и мамы Лины. Дверь была приоткрыта. И теперь он явственно слышал стон… мамы и звуки… чего? Он приник к дверной щели, едва живой от ужаса. Сначала он ничего не понял, а потом рассмотрел показавшуюся ему громадной обнаженную, неестественно белую тушу Петровича, стоявшего на постели на коленях, и его черное страшное перекошенное лицо. Петрович, двигаясь как автомат, широко размахиваясь, бил мать по плечам, спине, лицу своим пудовым кулачищем. Мать лежала скорчившись, зажимая рот руками, и только иногда вскрикивала.