Беглец из Кандагара - Александр Холин

— Ладно, уговорил, — отчеканил полковник — Поедем на моторке к твоим уважаемым уголовникам.

— Товарищ полковник, охрана на мотоботе за нами не успеет, — засомневался майор. — Не лучше ли вместе с ними?

— Не лучше, — отрезал Юрий Михайлович. — Охрана пускай своими делами занимается и отпущенные продукты туда доставляет. А мы с тобой без них обойдёмся. Или ты, как наш ядрёный Патриарх всея Руси, не выходишь на улицу без бронежилета и охраны?

— Я только за вас волнуюсь, — обиделся Рукавицын.

— Спасибо, если так, — смягчился Юрий Михайлович. — Но за меня бояться нечего. Сам говорил, что островные заключённые напрочь забыли, что такое агрессия. Зови моториста и поехали.

Майор на несколько минут оставил полковника наедине — отправился за мотористом и отдавал ценные указания охране. Меж тем Юрий Михайлович, прищурившись, разглядывал на ровной водной глади раздвоенный, как горб верблюда, хребет острова, состоявший из двух больших сопок. Отсюда не было видно ничего примечательного. Заметными были лишь оголённые склоны горбатого острова, хотя в некоторых местах зелёными пятнами пробивалась растительность. Вероятно, кроме кустарника, карликовых деревьев и травы там больше ничего не росло. Высоко в горах большие деревья не растут. Погибшие беглецы выдрали бревно из стропил, потому что настоящего леса на острове не было.

Надо сказать, что чахлая растительность в высокогорном Припамирье всё-таки водилась, а что не было деревьев, так это неудивительно. На всём Ваханском хребте не было ни одного сколько-нибудь высокого дерева. Зато вершины гор доходили до шести тысяч метров над уровнем моря.

— Товарищ полковник, — раздался сзади голос Рукавицына, — катер к отплытию готов.

Юрий Михайлович кивнул и молча пошёл за майором к уже стоявшему под парами металлическому скоростному катеру, будто кто-то доставил водоплавающую посудину на высокогорное озеро для организации спортивных гонок. Представив это, полковник даже усмехнулся, потому что гонки за жизнью по мёртвой воде создавали, по философским понятиям, неприкрытый экзистенциализм, то есть существующая мёртвая вода исключала жизнь, а та, в свою очередь, не могла вместить в себя чужеродную субстанцию.

Философские размышления полковника прервал вопрос сидевшего рядом в лодке Рукавицына:

— Товарищ полковник, вот вы сказали, что Патриарх всея Руси в бронежилете ходит. Это правда?

— Почти, — кивнул полковник. — Во всяком случае, про Патриарха всегда в Советском Союзе говорят что-то не очень лестное. Особенно в самой Москве. Представляете?

— Не очень, — честно признался майор. — Я родом из Чирчика, пригорода Ташкента, и столичных дел не знаю.

— Всё очень просто, — объяснил полковник. — Вы про Хрущёва и Брежнева анекдоты небось сами меж своими иногда рассказываете, будто Генеральный секретарь ЦК КПСС управляет государством только по заветам Ильича, дескать, «каждая кухарка отныне сможет управлять государством». Ведь так? Вот и я рассказал вам анекдот про Патриарха. Это всё равно, что селёдку с мёдом откушать. Не пробовали?

— Нет, — передёрнул плечами майор.

Видать, он тоже обладал образным восприятием и оказался немножечко покороблен, представив жирную просолённую селёдку, облитую толстым слоем мёда и поджаренную кухаркой, — Генеральным секретарём КПСС, облачённым в символические поварские одежды, — на медленном партийном огне.

— Сейчас в высших правительственных кругах начинается новая драка за власть, что может привести к развалу всей страны в целом. И тогда СССР автоматически превратится в колонию Соединённых Штатов, а все наши секретари городских райкомов и иже с ними будут исполнять роль околоточных чиновников, безропотно выполняющих указания хозяина, — куда вывозить сырьевые ресурсы, кому и сколько.

— Ну, товарищ полковник, это вы уже через край хватили! — недоверчиво улыбнулся майор. — Американцы высаживались у нас в Архангельске как интервенты в начале прошлого века. Но тогда было смутное время революции. А сейчас им Советский Союз явно не по зубам окажется.

— Будет просто прекрасно, если я ошибаюсь, — хмурясь, проворчал полковник. — Но здесь не Москва. Лучше расскажите мне, где искать этого Гесса? В каком бараке?

— А зачем я с вами поехал? — обиженно засопел Рукавицын. — Всё покажу: сами увидите, как они живут и заслуживают ли насильственного обезличивания и обезволивания.

— Так вы, майор, похоже, несмотря на запрет, уже бывали на острове, поскольку так подробно знаете всё о житье-бытье островитян? — прищурился Юрий Михайлович. — А как же Указ о необеспечении заключённых никакой информацией и запрещении вообще какого-либо общения?

— Как, как? — насупился майор. — Так вот! Так получилось! Сами увидите, что я вам рассказывать буду? Ведь говорят же: лучше один раз увидеть, чем сотню раз услышать.

— Ладно, увидим, — согласился полковник.

На этом их разговор прекратился, тем более что остров был уже близко и возле причала из понтонов виднелись люди.

Тюрьма Ландсберг считалась местом, откуда невозможно сбежать. Собственно, трудно найти на Земле подобное заведение, где служащие утверждали бы обратное. Однако Ландсберг был историческим местом во всём видимом и невидимом пространстве близ Мюнхена. Стоит лишь вспомнить начало XIV века и начало года, когда весна взбудоражила Париж, а заодно и всю Европу сожжением на костре Жака де Малэ, магистра ордена тамплиеров. Ландсберг тогда был одной из опорных крепостей ордена «бедных рыцарей».

Сожжение гроссмейстера послужило кульминацией мировой битвы, особым моментом вечно сражающихся на Земле сил. На несколько дней раньше разыгранного сожжения магистра Филипп IV Красивый, король Франции, разослал с негласного благословления Папы указ, в котором приказал лишить орден власти и влияния во всех доступных и недоступных местах одновременно. Но Ландсберг не оказался слишком доступным, и «бедные рыцари», как именовали себя тамплиеры, долго отбивались, чем немало досадили «победившему» противнику.

Когда же Ландсберг стал выполнять историческую роль тюрьмы, это ничуть не повлияло на его рейтинг. Наоборот, считалось, что если уж попал кто сюда — назад на свободу все пути обрезаны и восстановленными быть вряд ли могут. То есть каждый заключённый имел свои права и срок: одним продлевали пребывание в тюрьме за провинности, другим просто обещали обязательно освободить, но только завтра или же послезавтра. Главное — научись терпеливо ждать!

Собственно, это изобретение с продлением заключения на неизвестное время послужило примером для НКВД при организации и комплектации российских исправительных лагерей смерти. Более того, дурной пример обещания каких-либо привилегий и последующего невыполнения обязательств стал передаваться в партийной верхушке Советской России как символ и сущность власти по наследству.

А в немецкой тюремной крепости некоторых заключённых иногда всё-таки освобождали, но очень уж неохотно. Тюремное начальство пыталось не ударить лицом в грязь перед любимым правительством и с честью отстаивало звание самой образцовой тюрьмы на свете.