В погоне за блаженством - Бобби Смит

Маршалл объяснял ее плохое настроение не чем иным, как беременностью. Мысль о том, что Элизабет не хочет ребенка, даже не приходила ему в голову. Элизабет — очаровательная женщина, а материнство еще больше украсит ее.

Тем временем она тщательно продумывала, как бы сделать все таким образом, чтобы потеря ребенка выглядела случайностью. Она слишком хорошо помнила ужасные небылицы, которые внушила ей бабушка. Слухи об их отношениях с Патриком тянулись за ней еще несколько месяцев. Во что бы то ни стало надо избавиться от ребенка и продолжать жить как ей хочется.

Прошел месяц, и наконец представился удобный случай. Маршалл отправился в Сент-Чарлз по делам с ночевкой. Элизабет послала горничную Мэри к аптекарю за зельем. Потом закрылась в спальне и проглотила двойную дозу, рассчитав, что по срокам именно такое количество необходимо выпить. Уверенная, что к утру все ее проблемы решатся, она забралась в постель.

Утром ей стало очень плохо, все тело сводило судорогой. Мэри послала за доктором, но, видимо, было уже слишком поздно. У Элизабет открылось сильное кровотечение.

Мэри, встретившая на пристани Маршалла, вся в истерике, рассказала о случившемся. Сломя голову они помчались домой и увидели бледную Элизабет, которая спокойно лежала на кровати, а доктор Фримонт суетился возле нее. Доктор отозвал Маршалла в холл и закрыл за собой дверь.

— Что случилось? — Маршалл нахмурил брови. — Несчастный случай?

— Это не случайность, мистер Уэстлейк. Ваша жена намеренно спровоцировала выкидыш, выпив вот это. — Он поднес пузырек к глазам Маршалла.

— О Боже! Но почему? Она была так счастлива…

— Она все утро в забытьи. Я ничего не мог понять из того, что она говорила.

— Она поправится?

— Не знаю… кровотечение… оно уменьшилось, но недостаточно. Я обязательно приеду позднее.

— Я должен увидеть ее!

— Хорошо, но ей ни в коем случае нельзя волноваться.

Они вошли осторожно, на цыпочках. Элизабет не спала и узнала их. Маршалл присел на краешек кровати, взял ее руку. Она была холодной и безжизненной.

— Элизабет, — позвал он хриплым шепотом.

Она помолчала немного, а затем, усмехнувшись, сказала:

— Ты пришел все-таки!

— Я только что приехал. Мэри встретила меня у причала.

— Ты во всем виноват.

— Элизабет, не надо…

— Не надо! — собрав последние силы, закричала она в безрассудном порыве гнева. — Ты думаешь, мне хочется умирать?

— Тогда почему? Зачем ты так поступила с собой? С нами? — В его глазах застыли слезы. — Я люблю тебя.

— Ты думал только о ребенке. Я была тебе больше не нужна. А я хотела, чтобы ты был счастлив только со мной одной. Ты останешься… — Ее голос стал слабее и тише, и Маршалл услышал, как доктор выругался. Он стоял в ногах, лихорадочно пытаясь остановить кровотечение.

— Останусь? Что ты имеешь в виду?

— Они бросили меня, все… — захныкала она.

— Кто бросил? — вопрошал он, чувствуя, как она ускользает, и жалея, что заставил ее сердиться. — Кто? Элизабет, ответь мне!

Она смотрела прямо, ничего не видя перед собой.

— Если б ты знал! Мне всегда нужен был только ты. А тебе… тебе нужны были все.

— Нет, — застонал он, склонившись над ней. Он пытался найти хотя бы намек на прощение в ее глазах. — Мне никто не нужен, кроме тебя. Мне всегда нужна была только ты.

— Неправда. Ты бы тоже бросил меня. Так же как и все они, — прошептала она.

— Я…

Ее глаза закрылись, и голова упала на подушку.

— Элизабет, — произнес Маршалл едва слышно, а потом закричал: — Элизабет! Элизабет! Доктор Фримонт!

— Мне очень жаль, мистер Уэстлейк. Кровотечение… его нельзя было остановить. — Доктор Фримонт стоял, не в силах что-либо еще сказать молодому человеку, который держал в руках хрупкое тело жены.

Осенью 1856 года огромный белый пароход «Элизабет Энн» — гордость Уэстлейкского пароходства, вспенивая воды Миссисипи, направлялся из Нового Орлеана в Сент-Луис.

На палубе этого судна сидела Рени Фонтейн. Она склонилась над вышивкой, пальцы ее быстро выводили стежок за стежком. Но мысли были далеки от этого занятия. Они возвращали в прошлогоднюю весну, когда деревья стояли в цвету и на полях появилась молодая зелень. Рени сидела с отцом на берегу реки, которая несла свои воды в Гольф. Рени проводила здесь многие часы, читая или просто размышляя. Но этот день она запомнит навсегда. Отец сказал, что в июне в Лемане состоится ее первый бал. Долгожданный бал! От избытка чувств Рени обняла отца.

Внезапно плавный ход воспоминаний прервала миссис Биглоу.

— С тобой все в порядке, Рени?

— Что? — Рени вопросительно посмотрела на седовласую женщину, сидящую напротив.

— Дорогая, ты такая бледная. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, — произнесла Рени отстранение, пытаясь возвратиться в сегодняшний день. — Если вы не возражаете, я вернусь в каюту и приведу себя в порядок к ужину.

— Разумеется. Я попрошу майора зайти за тобой позднее.

По просьбе близкого друга отца, Элана Шено, майор Честер Биглоу и его жена миссис Биглоу сопровождали Рени, которая направлялась в Сент-Ауис к тетушке.

Им было по пути. Майор получил назначение в казармы Джефферсона, к югу от города. У четы Биглоу не было детей, и Фрида поначалу не решалась взять на себя такую ответственность. Но, познакомившись с молоденькой девушкой, стала с нетерпением ждать этой поездки. Рени поразила миссис Биглоу зрелостью ума, свойством, которое было бы трудно предположить в столь юной особе. И Фрида, вдруг обнаружив в себе доселе скрытый материнский инстинкт, с той минуты, как они покинули Новый Орлеан три дня назад, окружила Рени вниманием и заботой.

— Бедняжка, — пожаловалась Фрида миссис Коулмэн, сидевшей рядом с ней. — Как она смогла выдержать все несчастья, свалившиеся на нее за последние несколько месяцев? От лихорадки умер Отец, и у нее никого не осталось, кроме тети в Сент-Луисе.

Миссис Коулмэн сочувственно закивала в ответ.

Рени вошла в свою каюту, бросилась на кровать и зарыдала. Она пыталась заглушить в себе боль потери, не думать о случившемся, и до поры до времени ей это удавалось, но только сейчас она осознала то, что произошло с ней. Отца больше нет! И смерть была такой внезапной! Он прекрасно себя чувствовал, пока однажды, в конце августа не подхватил лихорадку. И ничего нельзя было сделать. Ничего! Слезы душили ее. Она вспомнила, как отец в бреду звал свою любимую Энн. Рени все время находилась у его кровати, но он не говорил с ней. Только с Энн или только об Энн. Вспомнив о матери, она снова зарыдала. Энн Чейз Фонтейн умерла так давно, что дочь совсем ее не помнила. И хотя Роджер был заботливым отцом, Рени всегда ее не хватало. Наконец она успокоилась, медленно поднялась, села на кровати и потерла глаза тыльной стороной ладони, совсем как маленькая. Лицо горело, заколки расстегнулись, и темные густые волосы упали на спину. Она убрала завиток с мокрой от слез щеки и грустно посмотрела вокруг. В те ужасные дни после похорон Рени пребывала в оцепенении, не могла ни о чем думать. Теперь ей одной приходилось управляться с хозяйством. Она стойко держалась в течение двух месяцев. Отец наверняка похвалил бы ее за это. Но ее терпение иссякло. С завтрашнего дня она начнет новую жизнь. в Сент-Луисе, жизнь без отца, без любимого дома в Луизиане. Отныне Рени Фонтейн будет делить кров с тетей Элиз, которую не видела десять лет.