Я везучий. Вспоминаю, улыбаюсь, немного грущу - Михаил Державин

Когда мы немножко подросли, мы вместе превосходно проводили время, когда прогуливали школу. Это были идеальные дни. Во-первых, мы обязательно шли в музей Скрябина. Этот музей находился почти напротив дома, там и по сию пору сохранилась квартира гениального композитора. Мы приходили туда, на ноги нам нацепляли детские музейные тапочки, чтобы мы не натоптали, и мы радостно шлепали по всем гулким помещениям музея. Вот колокольчик для прислуги. Вот стоит его рояль… Мы с детства знали, что Скрябин — первооткрыватель «цветомузыки». Нам разрешали нажимать на клавиши рояля, чтобы в ответ зажигались различные лампочки. В столовой висел гонг, который созывал всех домочадцев и гостей к обеду. Нам тоже разрешали позвенеть. Так пролетало время первых двух уроков…

Зимой мы ходили на каток в парк Горького или в планетарий, причем через дырку в заборе планетария мы проникали и в зоопарк, на его новую территорию, где были построены огромные террариумы — с крокодилами, варанами, удавами и кобрами. Если перейти через дорогу, можно было через официальный вход попасть на старую территорию, где паслись слоны, жирафы, тигры, львы, но в этом случае необходимо было покупать билет, а денег у нас никогда не водилось. Поэтому можно со всем основанием сказать, что мы свое детство провели в террариуме.

Так что у нас «культурные» прогулы школы были. Если стояла ранняя осень, мы катались на лодках в парке Горького. Но обязательно находился кто-нибудь, кто маме доносил, что «твои снова катались на лодках».

Еще мы очень любили ездить к маминой сестре, тете Оле. Она жила в районе станции метро «Автозаводская». Мы долго, с пересадками, к ней ехали, и тетя всегда была нам очень рада, кормила вкусными обедами, мы даже порой прихватывали с собой несколько друзей со своего двора. Думали, чем больше нас приедет, тем больше радости великой будет тете Оле и ее дочке Ире! Уходя, всегда просили: «Тетя Оля, вы только маме не говорите!» И тетя со всей серьезностью кивала в ответ: «Нет-нет, я — это могила! Никогда и никому!»

Только через несколько десятилетий мы узнали, что тетя Оля, едва мы от нее уходили, сразу звонила маме и говорила: «Если ты меня выдашь, я тебя убью! Твои приезжали ко мне. С ними были еще Танечка Пашкова, Митя Дорлиак…» До самой смерти тети Оли мама не выдала сестру. Только года за два до своей смерти рассказала нам об этом. Тетя Оля была старшей сестрой. Пока она была жива, мама держала обещание, не выдавала.

Что же касается проблем со школой, которые у каких-нибудь других детей (только не у нас!) могли возникнуть из-за систематических прогулов, эти проблемы тоже были в нашем случае вполне решаемы.

У нас была замечательная палочка-выручалочка по имени Виктор Самойлович. Это был приват-доцент, профессор медицины, который жил в нашем подъезде на четвертом этаже. Отоларинголог Виктор Самойлович Канторович лечил актеров, у которых было плохо со связками, да практически все актеры поправляли у него свои голоса. Аркадий Райкин у него, кстати, лечился. Канторович работал на дому — у него была частная узаконенная практика. Но самое удивительное, что приват-доцент Виктор Самойлович помогал не только взрослым, но и охотно шел навстречу подросткам, оказавшимся в затруднительном положении. У него самого рос балованный сын Сережа. Этому напишет справку, что ангина, тому — что трахеобронхит, тонзиллит, еще что-то. Ответственно распишется и пришлепнет сверху свою частную, профессорскую, солидную печать.

Как ни странно, к таким вольностям и мы, и Канторович были приучены нашим папой. Дело в том, что папа частенько брал меня с Аней с собой на рыбалку. Будил в пять утра и увозил, оставив маме на столе записку: «Ирок! Ребята опоздали в школу. Я решил их взять с собой на рыбалку. Не волнуйся!» Подумать только — ну какая школа в пять утра?!