Наперекор земному притяженью - Олег Генрихович Ивановский

нас. И тут мы скорее догадались, нежели увидели, что у мачты он открывает ящик, где лежит наш флаг. Тишину нарушил треск разрываемой материи.

«Ну, это уж слишком!» — от негодования у меня даже испарина выступила на лбу. Нужно было что-то срочно предпринимать. Я притянул Юсова к себе, зашептал ему на ухо:

— Лежи здесь, следи. Я отползу ближе к реке. Огнем отсечь, если обратно на мост пойдет… Если сюда, по дороге, подпусти на штык, понял? И окликни тихо, шепотом, понял? Как учили…

Чуть ли не врываясь носом в сырую весеннюю землю, я пополз по дну канавы, заросшему кустами. Канава тянулась от нашей «берлоги» до берега Сана. Мост оставался правее. То, что нужно. Я прополз метров тридцать. Слышнее стало тихое, мирное побулькивание воды в реке. Течение-то здесь небыстрое. Осторожно приподнял голову. Силуэт нарушителя отчетливо виднелся все там же, около мачты. У меня внутри все кипело: вот сволочь! Так надругаться над нашим флагом! Да и что ему здесь надо, у нас?

А главное, идет по нашей земле эдак по-хозяйски, будто по собственному парку прогуливается. Ну, пусть, пусть пройдет еще шагов тридцать — сорок, и я окажусь между ним и мостом. Только бы Юсов раньше времени его не спугнул, не выдал себя!

Прошло еще несколько томительных минут… Я сдерживал себя из последних сил. Наконец раздался сдавленный окрик Юсова:

— …ой! — это было все, что осталось от грозного и властного «Стой!».

Нарушитель от неожиданности вскрикнул, прижался к кустам. Меня пружиной выбросило из канавы. Пробежать два десятка метров и встать за его спиной, выставив вперед штык, было делом секунд.

— Руки! Брось оружие!

— Ниц сброи, то-товарищу, нимае, ниц! — не очень уверенно, но при этом излишне громко, как мне показалось, ответил задержанный.

— Юсов, обыщи!

На той стороне сразу послышались голоса, какая-то возня, и тут же все смолкло. Положив нарушителя на землю лицом вниз и оставив около него Юсова, я пошел к тому заветному пню с телефонным кабелем. Доложил дежурному по заставе о задержании. Поскольку мы здесь себя уже открыли, да и время наряда подходило к концу, дежурный разрешил нам самим конвоировать нарушителя на заставу.

Кем он оказался, узнать мне так и не довелось. Утром меня разбудил дневальный:

— Вставай, быстро к начальнику.

— Товарищ начальник, пограничник Ивановский…

— Вольно-вольно! Молодцы вы с Юсовым. Поздравляю с первым задержанием. Только, наверное, поспешили вы малость. Может быть, за ним еще гости бы пожаловали. Ну да ничего. Вечером при всех благодарность объявим. А пока… — и тут лейтенант Слюсарев протянул мне листок бумаги.

«Пограничника Ивановского О. Г., — прочитал я, — откомандировать в штаб отряда для отправки в школу МНС служебного собаководства. Начальник штаба отряда капитан Агейчик».

Сдав оружие и получив нужные бумаги, вечером я уехал с заставы в Перемышль. А уже на следующий день

наша сборная команда выехала в город Коломыю, тогда Станиславской области.

При распределении собак мне досталась красивая, рослая овчарка. Звали ее Ашкарт. Началась учеба. Распорядок дня выглядел примерно так: в 7 часов подъем, бегом на зарядку, на зарядке — бег, с зарядки бегом на собачью кухню, оттуда с бачками с едой бегом к собакам в вольеры, оттуда бегом с пустыми бачками обратно на кухню и бегом в казарму. Умывшись, бегом на завтрак и с завтрака бегом на занятия. Да и на занятиях 80 процентов всего времени занимал бег. На территории школы в свободные от занятий часы разрешалось ходить или строевым шагом, даже если шел один, или бежать. Так пас готовили к работе с собаками на границе.

У нас с Ашкартом установилось полное взаимопонимание. Я не без гордости представлял, как после учебы приеду с ним на заставу. Дух даже захватывало!

До окончания школы оставалось всего несколько месяцев…

Прошел май, стоял жаркий, сухой июнь. В первых числах, получив увольнительную, я с тремя товарищами выбрался в город. Надо было сфотографироваться, чтобы потом послать домой свои «фотокопии».

В следующее воскресенье, 15 июня, в город за карточками выбраться не удалось.

— Не прокиснут ваши фотографии. Пойдете двадцать второго, а сегодня другим надо сходить, — изрек тоном, не допускающим возражений, наш старшина.

Отступление

…Сильные взрывы смели нас с коек. Окна в казарме за какое-то мгновение остались без стекол. Недоуменно глядя друг на друга, спросонья мы ничего не могли сообразить. Было около пяти часов утра. С улицы доносился 26

разноголосый собачий лай. Наспех одевшись, мы все выскочили во двор.

— Дневальный! Ко мне! — крикнул наш старшина.

Бывший на посту курсант подбежал, остановился по-уставному в двух шагах и четко произнес:

— Дневальный курсант Михальчов. За время несения службы происшествий не было!

— Как это — не было? А что за взрывы? Стекла из окон выбиты…

— Да кто их знает, — спокойно ответил Михальчов, — это на аэродроме. Наверное, учеба была, ну и не рассчитали ребята.

— Я же вам говорил, — поддержал один из курсантов, — что они кидать бомбы ночью будут. Ничего и не увидим…

— А какой самолет летал? — продолжал допытываться старшина.

— Да не наш «ястребок». Какой-то двухмоторный. Санитарный, наверное. Кресты на нем были…

— Как «кресты»???

— Да на крыльях нарисованы.

— На крыльях кресты? — переспросил я. — Ребята, если на крыльях кресты — это немецкий самолет… — сказал и сам испугался.

— Вы что, товарищ курсант, — вперив в меня неморгающие глаза, стальным голосом произнес наш старшина. — Вы что, не знаете, что у нас с Германией договор о дружбе? Вы что, на политподготовке спали? Я вам что читал? Или вы специально?..

— Товарищ старшина. Разрешите доложить… Я тоже помню, на плакате видел, — кто-то из курсантов осмелился вмешаться в разговор, грозивший закончиться большой неприятностью, — это у немцев на самолетах такие опознавательные знаки…

— Отставить разговорчики! Марш в казарму. И спать до подъема! Потом разберемся…

Сразу ни улечься, ни успокоиться не смогли. Но до подъема все было тихо. Никаких тревог. Поскольку 22 июня приходилось на воскресенье, то подъем полагался на час позже обычного.

Встали в восемь. Надраив до блеска курсантские кирзачи и подшив свежий подворотничок, я вместе с тремя товарищами предстал перед старшиной на предмет внешнего осмотра. Обещана же нам была увольнительная в город на прошлой неделе! Замечаний по внешнему виду не оказалось. Только на меня старшина как-то подозрительно покосился, очевидно вспомнив те крамольные слова, произнесенные на рассвете.

— Чтоб к шестнадцати ноль-ноль были на месте! Ясно?

— Ясно, товарищ старшина! Есть быть на месте в шестнадцать ноль-ноль.

И мы зашагали к большаку, проходившему неподалеку. Большак