Мертвые не лгут - Саймон Бекетт

Ланди неодобрительно поморщился, похлопал себя по карманам, достал пачку антацида и выдавил из фольги пару таблеток.

– Но, похоже, они рассорились, – продолжал инспектор, прожевывая таблетки. – У нас было несколько свиделей, которые незадолго до ее исчезновения слышали, как на каком-то шикарном политическом сборище Дерби кричала на Лео и называла напыщенным хлыщом.

– Вы его допрашивали?

– А что толку? Он отрицал, что имел с ней связь. Заявил, что она липла к нему, но он ее чарам не поддался. Трудно поверить, учитывая его репутацию, тем более что на день ее исчезновения у него не было алиби. Заявил, что отлучался, но не сказал, куда, и ничем не подтвердил своих слов. Лео что-то явно скрывал, но семейные адвокаты все разбивали. Грозили, что обвинят нас в незаконном преследовании, если мы будем продолжать притеснять его подозрениями. Без тела и улик мы ничего не могли поделать. Обыскали округу дома Эммы Дерби и ее мужа, но там одни непролазные солончаки и затапливаемые во время прилива пространства. Идеальное место, если нужно избавиться от трупа. Черта с два в этом углу что-нибудь отыщешь. А затем пропал сам Лео Уиллерс – вот такие дела.

Я вспомнил, что Ланди сказал накануне вечером по телефону.

– Вы утверждали, что его исчезновение не вызывает подозрений, но у такого, как он, человека могли быть враги. Как насчет мужа Эммы Дерби?

– О, к нему-то мы присмотрелись. По правде сказать, не подходящая Эмме пара. Значительно старше ее, и известно, что между ними начались трения до того, как жена связалась с Уиллерсами. Но когда она исчезла, его в стране не было. И когда пропал ее ухажер, он тоже находился в Шотландии. Его алиби в обоих случаях тщательно проверяли. – Ланди скривил губы. – По поводу врагов Уиллерса вы правы. Решусь утверждать, что мало кто пролил слезы по поводу его исчезновения. Но не было повода кого-нибудь заподозрить, да и подозрительного мы также ничего не нашли. Мы получили сведения, что незадолго до пропажи Лео садовник прогнал с территории дома каких-то шатающихся типов, но это скорее были местные подростки.

Я посмотрел на устричные ангары, на скрывающееся под прибывающей водой дно эстуария.

– Таким образом, вы полагаете, что Лео наложил на себя руки?

Я вспомнил уклончивость инспектора по телефону, которая заставила меня заподозрить, что история с Лео не несчастный случай.

Ланли пожал плечами.

– Он испытывал сильный стресс, и нам известно, что в подростковом возрасте он, по крайней мере, раз пытался неудачно покончить с собой. Юристы сэра Стивенса не позволили ознакомиться с его медицинской картой, но, по словам людей, Лео мучили приступы депрессии. И еще его записка.

– Предсмертная записка?

Ланди поморщился.

– Официально мы ее так не называем. Сэр Стивен не желает, чтобы кто-нибудь считал, что его сын покончил с собой, и нам приходится вести себя деликатно. Записку нашли в мусорном ведре Лео, из чего можно сделать вывод, что это либо черновик, либо он передумал ее оставлять. Но почерк его, и в записке говорится, что он больше так не может, что жизнь ему ненавистна, ну, и все такое. Домработница сказала, что исчезло также ружье Лео. Ручной работы фирмы «Мобри и сыновья». Слышали о такой?

Я покачал головой – больше был знаком с последствиями применения огнестрельного оружия, чем с его производителями.

– Сравнима с Джеймсом Перде, если речь идет об экземплярах на заказ. Красивое исполнение, если вам нравятся вещи такого сорта, и феноменально высокая цена. Отец Лео подарил ружье ему на восемнадцатилетие. Стоило, наверное, не меньше моего дома.

Не менее смертоносны могут быть и не такие дорогие ружья. Но я начинал понимать, почему Ланди держался так осторожно. Самоубийство всегда испытание для семьи, особенно если ушедшего из жизни человека самого подозревали в убийстве. Такой двойной удар трудно принять любому родителю, поэтому неудивительно, что сэр Стивенс все отрицал. От других его отличало то, что он был богат и благодаря своим деньгам мог своего добиться.

Но если обнаружится, что найденное тело принадлежит его сыну, ситуация для него может осложниться.

Далекая точка вертолета была по-прежнему видна, хотя теперь ветер относил от нас звук. Казалось, он застыл на месте и никуда не двигался.

– Что дает вам повод полагать, что это Уиллерс, а не Эмма Дерби? – Я сомневался, чтобы заметившие труп яхтсмены могли определить пол.

– Она пропала семь месяцев назад, – ответил Ланди. – После такого срока вряд ли получится увидеть тело.

Он был прав. Хотя тело, как только из легких выйдут остатки воздуха, тонет, но затем, когда выделяющиеся в результате разложения газы придают ему плавучесть, снова поднимается на поверхность и в зависимости от температуры и других условий плавает до нескольких недель, семь месяцев слишком большой срок. Особенно на относительном мелководье в устье. Приливы, морские падальщики и голодные чайки давно бы его уничтожили.

Но даже при том существовало нечто такое, что я не мог понять. Я вспомнил все, что сказал мне Ланди, и попытался соединить воедино.

– Таким образом, Лео Уиллерс исчез не раньше, чем через шесть месяцев после пропажи Эммы Дерби?

– Примерно так, хотя мы не уверены, когда именно. Остается двухнедельный разрыв между тем, как с ним общались в последний раз, и заявлением о его исчезновении. Но можно не сомневаться…

Со стороны набережной раздался свист, и инспектор осекся. Из-за устричного ангара показался один из моряков, поднял вверх большой палец и скрылся обратно. Ланди вытряхнул из чашки последние капли чая.

– Надеюсь, доктор Хантер, вы готовы замочить ноги. – Он навернул на термос крышку. – Похоже, с вертолета что-то обнаружили.

Надувная лодка накренилась на борт, и мне в лицо ударили соленые брызги. Я стер их с глаз и вцепился в край сиденья подскакивающего на воде суденышка. Особенного волнения в устье не было, но мы шли против прилива и ветра. Лодку подкидывало, когда нос натыкался на волну, и через незащищенный борт на нас летела завеса пены.

Полностью рассвело, но солнца было не видно – лишь в закрывающих небо облаках светилось рассеянное пятно. Запах пластикового каркаса смешивался с выхлопом дизельного мотора и просоленного каната. Управлял лодкой морской сержант и, сжимая небольшой штурвал, легко преодолевал волны. Я сидел за ним вместе с Ланди и тремя другими моряками в спасательных жилетах. В лодке было тесно: кроме нас шестерых в нее погрузили две стопки алюминиевых пластин, разместив так, чтобы не нарушать баланс.

Когда лодка натыкалась на волну, меня подкидывало на сиденье. Ланди посмотрел на меня сквозь запорошенные брызгами очки и улыбнулся.

– Вы в порядке? – крикнул он мне, перекрывая свист ветра и гул мотора. – Скоро будем на месте.

Я кивнул. Мне приходилось плавать, когда я был моложе, и болтанка на меня не действовала. Но самочувствию не помогало неприятное ощущение под ложечкой, с которым я проснулся, хотя я старался о нем не думать. Мне тоже дали спасательный жилет, но не синий, как у моряков, а ярко-оранжевый. В болотных сапогах по пояс и непромокаемом комбинезоне сидеть, прямо скажем, не слишком удобно. Но, глядя на грязные берега русла, я понимал, что потом порадуюсь, что все это на мне.