Золотце ты наше - Пелам Вудхаус

Миссис Форд покивала:

– Да, но…

– Так как все эти твои Ловкачи, – продолжала Синтия, – провалились тоже, то, очевидно, единственный способ похитить Огдена – действовать изнутри. У нас должен быть свой человек во вражеском лагере.

– Что невозможно… – удрученно вздохнула миссис Форд.

– А вот и нет!

– Ты знаешь кого-то?

– Знаю.

– Синтия! О ком ты?

– Его зовут Питер Бернс.

– Никогда не слышала. – Миссис Форд покачала головой.

– Я тебя познакомлю. Он тебе понравится.

– А ты уверена, что он захочет помогать нам?

– Захочет ради меня. – Синтия запнулась. – Видишь ли, мы с ним помолвлены.

– Моя дорогая! Отчего же ты не сказала мне? Когда это случилось?

– Вчера вечером, на танцах у Флетчера.

Глаза миссис Форд округлились.

– Вчера? Так ты была на танцах? А сегодня два раза съездила по железной дороге? Ты, наверное, до смерти устала!

– Нет, ничего. Со мной все в порядке, спасибо. Вчера я думала, что буду назавтра никуда не годной развалюхой. Но сейчас у меня такое чувство, будто я не устану никогда. Возможно, так действует помолвка.

– Расскажи мне про него.

– Ну, он богатый. Очень милый. – Синтия загибала пальцы, перечисляя достоинства жениха. – Я думаю, храбрый. И уж конечно, не такой болван, как Реджи Бростер.

– Ты сильно в него влюблена?

– Он мне нравится. Безвредный такой…

– Н-да, любовью ты не пылаешь.

– О, мы прекрасно поладим. Перед тобой, Неста, мне, слава Богу, притворяться ни к чему. За это я тебя и ценю. Тебе известно, какие у меня обстоятельства. Мне нужно выйти замуж за богатого, а Питер – самый приятный богач из всех моих знакомых. Он совсем не думает о себе. Я даже удивляюсь. С его-то деньгами он мог превратиться в настоящий кошмар.

У миссис Форд мелькнуло некое соображение.

– Но если он так богат… – начала она. – Фу, забыла, что хотела сказать!

– Дорогая Неста, я поняла. Если он так богат, зачем ему жениться на мне? Он может выбирать из половины Лондона. Что ж, объясняю. Женится он, во-первых, потому, что ему меня жалко. А во-вторых, потому, что у меня достало ума. Он вообще ни на ком жениться не собирался. Несколько лет назад его бросила девушка. Дуреха какая-то. И он намеревался всю оставшуюся жизнь жить с разбитым сердцем. Не могла же я такого допустить. Потребовалось много времени, больше двух лет, но я выиграла. Питер очень сентиментален. Я давила на сочувствие. И вчера вечером вынудила его сделать мне предложение.

Нельзя сказать, чтобы миссис Форд слушала эти откровения равнодушно. Несколько раз она порывалась перебить рассказчицу, но та только отмахивалась. Наконец она решительно вмешалась:

– Знаешь, не собиралась я ничего этого говорить. Но тебе не следовало бы рассуждать так цинично, так ужасно о… о…

И, вспыхнув, умолкла. Иногда она ненавидела Синтию. Такое случалось, когда та вынуждала ее выставлять напоказ искренние чувства. Миссис Форд целых двадцать лет усиленно старалась забыть, что вышла замуж, когда трудилась продавщицей в иллинойском городишке, и от всплесков нецивилизованной искренности, характерных для ее девических лет, ей становилось не по себе.

– Да, ничего подобного высказывать я не собиралась, – повторила она.

Синтия расплылась в добродушной улыбке.

– Знаю. Я просто поддразнивала тебя. «Подкалывала» – так выражаются там, у вас?

Миссис Форд тут же смягчилась.

– Извини, Синтия, не хотела набрасываться на тебя. Но все-таки… – Она заколебалась. То, что она хотела спросить, ужасно отдавало Механиксвиллем, но она все-таки решилась. Почему-то ее очень разволновала судьба неведомого мистера Бернса. – Неужели ты совсем его не любишь?

– Конечно, люблю! – просияла Синтия. – Он такой душечка. Что ты, я его никогда не брошу, я буду верна старому Питеру. Просто я хотела объяснить, какой он добрый. Он сделает для меня все. Ну, так как? Прозондировать почву насчет Огдена?

Магическое имя отвлекло мысли миссис Форд от матримониальных дел мистера Бернса. Теперь он превратился в странствующего рыцаря. Она счастливо рассмеялась. Перспектива иметь защитника смягчила саднящую боль поражения. Бой с мистером Мэнником стал представляться ей легкой стычкой.

– Ты меня удивляешь! – сказала она. – Как же Бернс сможет помочь нам?

– Да очень просто. Ты слышала, как Мэнник читал телеграмму. Огдена отошлют в частную школу. И Питер поедет туда же.

– Не понимаю. Мы даже не знаем, какую школу выберет Мэнник.

– Но легко сумеем разведать.

– А как же Бернс проникнет туда?

– Да проще простого. Притворится, будто планирует открыть собственную школу. Навестит директора с предложением заплатить за то, чтобы поработать у него учителем. За такое предложение директор ухватится с радостью. Еще бы! Такая выгодная сделка. Питер мало чему научился в Оксфорде, но в разные игры, по-моему, играет просто замечательно. Для частной школы он – настоящее сокровище.

– А он пойдет на такое?

– Я его уговорю.

Миссис Форд поцеловала подругу с жаром, какой до сих пор приберегала только для Огдена.

– Моя дорогая! – воскликнула она. – Если б ты знала, как я счастлива!

– Я знаю, – уверенно отозвалась Синтия. – А теперь ты можешь оказать услугу и мне.

– Все, что угодно! Все, что угодно! Купи себе еще одну шляпку.

– Шляпка мне не нужна. Я хочу поехать с тобой на яхте лорда Маунтри.

– Видишь ли, – после легкой заминки ответила миссис Форд, – яхта ведь не моя…

– Да, конечно. Но ты можешь привезти меня с собой.

– Компания там соберется очень маленькая. И тихая.

– Толпа меня утомляет. И я обожаю тишину.

Миссис Форд сдалась.

– Ты мне, безусловно, оказываешь огромную услугу. Ладно, я возьму тебя на яхту.

– Я скажу Питеру, пусть сейчас же идет сюда, – просто отозвалась Синтия и направилась к телефону.

Рассказ Питера Бернса, где другие заинтересованные стороны, среди них – Бак Макгиннис и его соперник Ловкач Фишер, строят другие планы для Золотца. А также о хитростях, грабежах и тревогах одного вечера в частной школе и о поездке, заканчивающейся встречей влюбленных. Рассказ ведет Питер Бернс, праздный джентльмен, прерывающий свою праздность ради благой цели.

Я придерживаюсь твердого мнения, что после двадцати одного года мужчине не следует просыпаться и вылезать из кровати в четыре часа утра. В двадцать лет, когда все еще впереди, жизнью можно безнаказанно крутить так и сяк, но в тридцать, когда жизнь уже сбивается в гремучий коктейль из прошлого и будущего, задумываться о ней лучше всего лишь тогда, когда солнце высоко поднимается и мир играет теплом, светом и весельем.