Бархатная маска - Эмилия Остен

Апрель встретил хозяина радостным ржанием. По всем признакам, конюх у графини Джиллейн был хорош: коня вычистили, задали овса, и в поилке свежая вода – все как полагается. В конюшне было чисто и хорошо пахло, свежая солома устилала выскобленный пол, на стропилах были развешаны пучки трав, отпугивающих блох и других паразитов.

Энджелу нравились старые деревенские дома, живущие по своим, неприменимым для столицы законам. Здесь ложились до полуночи и вставали рано, с первым светом зари, а зимой, пожалуй, еще до света; здесь говорили неспешно, никуда не торопились и улыбались по-особенному – широко и приветливо. Местное общество, возможно, провинциально и несколько неотесаннее столичного, однако сейчас Энджела тошнило при воспоминании о Лондоне. Неторопливая прелесть сельской жизни – то, что ему нужно сейчас.

Покой, тишина и незаметная простая жизнь.

Стояло раннее утро, обещавшее хороший день. Возвратилось тепло, и очистившееся от облаков небо радовало глаз. Энджел проснулся, слыша, как поют птицы и как под ветром шумят кроны могучих вязов, окружавших дом. Фламбар долго лежал, ни о чем не думая, просто слушая, а затем встал и решил проехаться.

Слуги уже проснулись, с кухни тянуло вкусными запахами, однако Энджел прошел в конюшни, не останавливаясь. Апрель требовал внимания, и сейчас, с хрустом уничтожая предложенный ему сахар, конь намекающе косился огненным глазом. Энджел взялся за седло, и тут появился конюх, пухлощекий крепыш лет пятидесяти.

Похоже, вся челядь уже знала о появлении нового учителя фехтования в доме, потому что Табби – так звали конюха – ничуть не удивился. Он поклонился Энджелу (тот занимал более привилегированное положение и обедал за графским столом – это чего-то да стоило), не смутился отсутствием внятного ответа и немедля завел разговор о лошадях вообще и Апреле в частности. В ответах собеседника Табби явно не нуждался, так что Фламбар просто кивал, продолжая седлать коня.

– Покойный граф, да порадует Господь его душу в райских садах, очень любил лошадей, – рассказывал Табби, помогая Энджелу с подпругой. – Всегда их держал – и для выезда, и упряжных, и для охоты. Бывало, собиралось тут общество, загляденье. Все окрестные дворяне приезжали, и тогда мы отправлялись в лес. Осенняя охота в Джиллейн-Вэлли – это событие никто не пропускал, да! В прошлом году мы не охотились, и в позапрошлом тоже, потому что мастер Роберт умер. Так жаль, так жаль; а графиня пока все отнекивается, стоит мне речь об охоте завести. Половину лошадей продала, говорит, нет сейчас времени для забав. А какие были лошадки! Одна саврасая, очень я ее любил. Смирная, добрая, иная укусить норовит, а эта положит тебе голову на плечо и вздыхает, чтобы ей шею чесали. На саврасой обычно гостьи ездили, знатные дамы, которые не слишком хороши верхом. Да что я говорю! Не далее как в прошлом месяце графиня велела саврасую продать: подруге своей, дескать. Я уж и просил, и говорил, что коняшка тут привыкла жить, в этой самой конюшне. А миледи лишь смеется: ничего, говорит, Табби, леди Фитчетт будет часто приезжать, вот ты со своей саврасой и повидаешься. Так будь она моя, мистер Фламбар, я б ее никогда не продал!

Энджела забавляла болтовня конюха, и он кивал, слушая поток слов. В этом тоже было нечто успокаивающее: проблемы Табби давали ощущение того, что жизнь не стоит на месте, она идет и продолжается, хотя для Энджела пока остановилась. Он знал, что так долго продолжаться не может и рано или поздно старательно возведенную плотину равнодушия прорвет. Фламбар боялся этого момента. Когда он наступит, лучше, если рядом не окажется никого.

Увлеченный рассказом о графских лошадях, Табби не заметил, как вошла хозяйка; Энджел увидал Лаис первой, отошел от Апреля и поклонился. Поспешно обернувшийся конюх последовал его примеру.

– Доброе утро, миледи!

– Доброе утро, Табби. – Лаис, облаченная в скромную амазонку темно-синего цвета, приятно улыбалась. – Вижу, ты уже рассказал мистеру Фламбару все свои секреты. Оседлай мне Ласточку.

– Сейчас, миледи, – конюх заторопился к другому деннику. Лаис же тем временем приблизилась и с любопытством взглянула на Апреля.

– Доброе утро, мистер Фламбар. Собираетесь проехаться?

– Миледи. – Он кивнул. Вместе с Лаис в конюшню проник легкий цветочный запах, настолько неуловимый, нежный и вызвавший внезапную боль, что пришлось отступить на полшага.

– Вы, конечно же, не бывали раньше в Джиллейн-Вэлли, – непринужденно продолжала графиня, не заметившая его маневров. – У нас очень красиво. Если направиться на восток от Джиллейн-Холла, то через пару миль увидите озеро. Оно чрезвычайно живописное. – Лаис помолчала. – Я как раз собираюсь ехать в деревню неподалеку. Составите мне компанию?

Он вновь кивнул: отказываться от просьбы хозяйки не стоит. Графиня, похоже, обрадовалась, хотя Энджел и не понимал, чему именно. Собственное общество казалось ему сейчас малопривлекательным, и то, что миледи приглашает его ехать с ней, по меньшей мере странновато. У хозяев свои причуды; может быть, она надеется вытянуть из него подробности его прошлой жизни, или дать какие-то наставления относительно Джерри, или просто ей нужен спутник, который станет ее слушать. Некоторые женщины – невозможные болтушки, и собеседники нужны им лишь для того, чтобы почтительно внимали.

Однако Лаис оказалась не из таких. Она спокойно и изящно уселась в седло, пригласила Энджела ехать рядом, а не позади и по дороге не проронила ни слова. Как будто ей всего лишь нужно молчаливое присутствие слуги. Отлично, так еще лучше.

Дорога падала с одного холма и взбиралась на другой, вилась среди перелесков и полей, где под нежарким августовским солнцем плыла сухими волнами полуседая трава. Золотистые лужайки сменялись изумрудно-зелеными – эти травы будут такими и под снегом. Пройдет совсем немного времени, и зацветший к осени вереск омоет землю сиреневой волной. Легкие облака медленно путешествовали по небу, из кустов вспархивали встревоженные птицы, а пару раз дорогу им перебежали кролики. Энджел через некоторое время почти позабыл о том, что рядом с ним едет женщина, и смотрел по сторонам, впитывая летний день. Апрель вел себя на удивление прилично: возможно, его слишком интересовало присутствие Ласточки, чтобы выкидывать фортели.

Мили через две, как и говорила Лаис, показалось озеро, лежавшее в окружении невысоких холмов, поросших лесом. Всадники придержали лошадей, заставляя их идти шагом. Дубово-грабовые рощи тянулись, как предположил Энджел, на несколько миль. Это было царство покоя, шелеста листвы и криков диких голубей, гнездившихся на высоких, обрывистых озерных берегах. Налетевший ветер взъерошил водную гладь, как отец взъерошивает сыну челку.

– Это озеро Фалькон, – Лаис впервые за всю поездку заговорила. – Очертания его берегов напоминают хищную птицу, раскинувшую крылья. Когда в Джиллейн-Вэлли приезжают… приезжали гости, мы устраивали осеннюю охоту на лис в этих лесах.

Энджел не слишком любил охоту, но иногда приходилось участвовать. Впрочем, там, где охотились его знакомые, это было опасным делом. Фламбар вырос на суровых берегах Корнуолла, там, где море пенится далеко внизу, под скалистыми обрывами, а холмы и дороги перемешаны в головоломку, что превращает скачку по ним в увлекательную игру с удачей… или со смертью. Однажды Энджел выезжал и на охоту в Средней Англии и до сих пор помнил яркие егерские куртки, звонкую песню рожков, трепет перьев на шляпках леди и самодовольные лица джентльменов. И все это – под бледно-голубым небом Мидленда, под удивленными взглядами облаков.