Екатерина I - Николай Павленко

Страсть Екатерины I к роскоши и украшениям отметил и известный историк и публицист второй половины XVIII столетия князь М. М. Щербатов. Он не был современником императрицы и пользовался воспоминаниями о ней людей старшего поколения. Ничего примечательного в кратковременном царствовании Екатерины Щербатов не обнаружил, «окроме, что вывоз разных драгоценных уборов и вин весьма умножился, и сластолюбие сие во все степени людей проникло». «Любила она и тщилась, — писал Щербатов, — украшаться разными уборами и простирала сие хотение до того, что запрещено было другим женщинам подобные ей украшения носить, яко то убирать алмазами обе стороны головы, а токмо позволяла убирать левую сторону; запрещено стало носить горностаевые меха с хвостиками, которые она одна носила…»[11]

Оценка Екатерины I, как, впрочем, и всех прочих преемников Петра Великого, вполне отражена в названии сочинения Щербатова: «О повреждении нравов в России». Цель сочинения — доказать, что по мере европеизации страны умножилась тяга к роскоши, расточительности, разврату и прочим порокам, свойственным Западу. Эта цель буквально затемняла глаза Щербатову, и ему лишь изредка удавалось разглядеть положительные явления в жизни страны. Об этом всегда надо помнить, когда доводится читать его язвительные оценки, в частности, царствования Екатерины I, сопровождавшегося — о чем нельзя забывать — и некоторыми полезными новшествами.

Какому из двух приведенных выше описаний внешности Екатерины Алексеевны надлежит отдать предпочтение? Думается, оба они, несмотря на наличие исключающих друг друга оценок, имеют право на существование, в особенности если учесть принадлежность к полу автора второго описания и ее аристократическое происхождение.

Нет ничего удивительного в том, что Екатерина Алексеевна своей внешностью не потрафила взыскательным вкусам маркграфини — ее утонченность и наблюдательность приметили то, что укрылось от взгляда мужчины, не искушенного в секретах, какими пользуются дамы, чтобы совершенствовать свою внешность, скрыть ее недостатки. Заметим, к полноте талии дипломат отнесся весьма снисходительно, видимо, она вполне соответствовала его вкусам, в то время как маркграфиня эту же полноту осудила; маркграфиня и дипломат отметили разный цвет лица — смуглый и белый, что тоже может быть объяснено количеством в разное время использованных белил и румян. Истина на стороне маркграфини в одном — Марта во время пребывания в доме пастора в качестве служанки или у Шереметева в качестве портомойки не могла обучиться утонченным манерам и светскому обхождению. Отсюда излишества в использовании драгоценных украшений и безвкусица в нарядах. Что касается Петра, то он подобные мелочи игнорировал, не придавал им значения, находясь в плену обаяния своей супруги.

Первое письмо с обращением: «Катеринушка, друг мой, здравствуй!» — Петр отправил из Познани 3 сентября 1711 года. Начиная с 1716 года царь использует еще более нежное обращение: «Катеринушка, друг мой сердешненкой, здравствуй!» Поменялись не только слова. Характерный пример: «матка», как прежде Петр именовал в своих письмах Екатерину, получила подарок единственный раз — царь прислал ей какое-то количество лимонов. «Катеринушку» же он одаривал намного чаще. Из Карлсбада 14 сентября 1711 года Петр писал: «Посылаю при сем часы… новой моды». 2 октября 1712 года из Берлина: «Посылаю тебе, сколько мог сыскать, устерсов [устриц]». Спустя несколько дней из Лейпцига: «Платье и прочее вам куплено, а устерсов достать не мог».

Желание доставить удовольствие супругу проявляла и Екатерина. Она баловала Петра то отечественным «крепышом» (водкой), то изысканными европейскими винами.

Петр никогда не забывал позаботиться об удобствах и безопасности супруги во время ее бесконечных поездок. После родов Екатерине предстояло ехать в Амстердам, где находился Петр. Нуждавшейся в покое супруге царь рекомендовал отправиться в путь «осмотрясь, буде без вреда будет езда». В следующем 1718 году он предупреждал ее, чтобы она не ехала той дорогой, которой ехал он, «понеже лед худ, и мы гораздо с нуждою проехали». Особенно впечатляет забота Петра о супруге, проявленная в феврале — марте 1723 года, когда та следовала из Москвы в Петербург. Петр отправил одно за другим три письма с предупреждениями, какой опасности она подвергает свою жизнь, преодолевая реки с рыхлым льдом: «Дорога зело худа и реку Шошу с трудом переехали, того ради вели чрез оную себя в маленьких санях людям перевесть», а не лошадьми. При переезде через другую речку Петр рекомендовал отказаться от использования даже маленьких саней, а перейти ее пешком.

Екатерина отвечала взаимностью. После Полтавы боевые действия против неприятеля переместились с суши на море. Находившийся на флагманском корабле «Ингерманланд» Петр подвергал свою жизнь опасности не только от встреч с неприятельскими кораблями, но и от штормов, возможности напороться на рифы и т. д. Екатерина не уставала повторять, чтобы он берег себя. Супруг отшучивался: «Ты меня хотя и жалеешь, однако ж не так (понеже с 800 верст отпустила) как жена господина Тоуба [шведского флотоводца], которая ево со всем флотом так спрятала [в шхерах], что не только ево видим, но мало и слышим». Однажды случился такой сильный шторм, что несколько кораблей разбилось в щепы, и, как говаривал Петр, «Нептуну были учинены жертвы». Чтобы не волновать жену, Петр запретил своим близким рассказывать ей о катастрофе.

Столь трогательные подробности частной жизни царственных супругов свидетельствуют о глубокой привязанности Петра к Екатерине. Закономерным следствием этого стало его решение о коронации Екатерины, принятое в 1724 году.

* * *

С наследниками у Петра явно не ладилось. Его старший сын Алексей, рожденный от нелюбимой первой супруги, как известно, погиб в заточении в 1718 году, по всей вероятности, не выдержав пыток. После его смерти царь объявил наследником трехлетнего Петра Петровича — «шишечку», как его ласково называли в семье, родившегося у Екатерины в 1715 году.

Луи (Людовик) Каравакк. Портрет царевича Петра Петровича в виде Купидона

1716 (?). Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея, Москва.

Однако с кончиной маленького царевича в апреле 1719 года (это событие стало одним из самых печальных в их семейной жизни) вновь встал вопрос о наследнике. Кому Петр должен был передать трон, а вместе с ним и судьбу начатых им преобразований? Супруге? Одной из дочерей? Или же внуку, сыну царевича Алексея Петровича Петру Алексеевичу?

Последний остался круглой сиротой после смерти отца, когда ему не было еще и трех лет. Заботу о маленьком великом князе возложила на себя сердобольная Екатерина. В 1719 году она назначила к нему учителем своего пажа Семена Афанасьевича Маврина, которого сменил Иван Алексеевич Зейкин, приставленный к великому князю уже самим царем, естественно, более компетентным в этой области. При жизни Петр относился к внуку неоднозначно: он то проявлял нежность к сироте, то, вглядываясь в лицо ребенка, находил в нем черты столь не любимого им сына.