Тени утренней росы - Татьяна Воронцова

Выключив двигатель, он позволил мотоциклу подкатиться ко мне (я стояла у парапета, за моей спиной была пропасть), улыбнулся, не снимая очков, да так и остался сидеть, упираясь ногами в землю, скрестив руки на руле. Мужчина и его железный конь. Очень эффектно.

Прижимая к груди бутылку с водой, я с ужасом ждала его первых слов.

— Итак, вы это сделали. — Улыбка стала шире, блеснули белые зубы. — Непросто было принять такое решение, правда?

Я нервно сглотнула.

— Почему же?..

— Потому что сегодня вы приехали не в Превели. Вы приехали ко мне.

Можно было разыграть возмущение и наговорить кучу разных слов, но я знала, что это бесполезно. Он выслушает, улыбнется понимающе и сменит тему, а меня еще долгое время будет преследовать чувство неловкости, как бывает, когда допустишь какой-нибудь непростительный промах.

— Ты прав, — произнесла я намеренно резко. — Но ведь ты этого хотел, разве нет?

Сраженный ответом, он дрогнул, совсем чуть-чуть, и вцепился пальцами в руль мотоцикла. Что-то задело его за живое. Знать бы, что именно.

— Да, — ответил он после паузы. — Правда, я думал, что это произойдет намного раньше.

Рубаха у него на груди часто приподнимается от дыхания. На верхней губе поблескивают капельки пота. Его поза — расслабленная, непринужденная — выглядит непреодолимо сексуальной.

— Раньше? — Я пожала плечами. — Ну, вчера я была занята.

Слушая эту ложь, он лишь сокрушенно качает головой.

— Вас не было четыре дня.

— Четыре дня? — переспросила я в притворном изумлении. — Неужели?

Всякий раз, когда меня вынуждают лгать или же я добровольно принимаю решение ограничиться полуправдой, мне сводит челюсть. Для окружающих это почти незаметно, и тем не менее.

— Вы рискуете обжечь пальцы.

С этими словами он забрал у меня окурок, демонстративно затянулся от него и щелчком перебросил через парапет.

— Четыре дня. Я знаю точно. Выпрямившись, он засучил рукав и показал мне четыре ножевых пореза на предплечье правой руки. Темные от запекшейся крови, они выглядели так, будто кто-то (а точнее, он сам) четыре раза подряд рубанул ножом поперек предплечья, подражая героям вестерна, которые при помощи зарубок на стволах ружей ведут счет убитым краснокожим. Один из порезов был совсем свежим, слегка воспаленным. Наверное, появился только вчера.

Он спокойно держал передо мной вытянутую руку (великолепную, мускулистую, тонкую в запястье руку), давая мне хорошенько рассмотреть.

— Я ждал вас, но вы не пришли. — Голос звучал буднично, словно он говорил о погоде. — На следующий день я ждал опять, но вы опять не пришли. Я был не в силах вырваться из этого заколдованного круга и наказывал себя за это. Не спрашивайте, что бы я стал делать, если бы вы не пришли совсем. Я не знаю.

Я остолбенело уставилась на него, лишившись дара речи.

Так искромсать себе руку только из-за того, что... Из-за чего? Я почти увидела, как это происходило. Резкий взмах, сверкнувшее лезвие, закушенные губы...

— Ты сумасшедший, — вырвалось у меня. — Ты просто псих!

— Да, и надо сказать, это было делом не одного дня.

Медленно он выбирается из седла, подходит ко мне вплотную (высокий парень, выше меня на полголовы, хоть я и не маленькая), снимает с меня соломенную шляпку, потом очки. Складывает все это на капоте моей машины, поворачивается и, протянув руку, прижимает ладонь к моему затылку, словно для поцелуя.

Ну, знаете ли!.. Я смотрю на него, щурясь от солнца. Тоже мне Клинт Иствуд!

Моя фантазия несколько приукрасила его. При ближайшем рассмотрении он оказался... более обыкновенным, что ли. Интересно, собирается он в конце концов снять свои очки?

Потеряв терпение, я сдергиваю их сама. И застываю, почти бездыханная.

Как я могла подумать, что ему двадцать пять лет? Этот взгляд с прищуром — неожиданно цепкий, пронизывающий, жесткий — взгляд нацистского преступника. Тонкая сетка морщин в углах глаз...

— Вот почему ты не снимаешь очки при первом знакомстве.

Он кивнул:

— Мои глаза пугают людей.

Я тоже чувствую себя озадаченной. Мой новый знакомый выглядит форменным маньяком, но не в этом дело. Есть одно обстоятельство, которое беспокоит меня гораздо больше, чем его внешний вид. Он изранил себе ножом то же самое место на той же самой руке, откуда во сне у меня сходила кожа от прикосновения многоликого демона.

Меня преследует и тяготит сознание неотвратимости происходящего со мной в последнее время. Это незнакомое, пугающее чувство. Похоже, я попала в сферу действия каких-то инфернальных сил — по глупости или по неосторожности.

Первая стадия мифологического пути героя — «зов к странствиям» — означает, что судьба позвала его и перенесла центр его духовного тяготения за пределы человеческого общества, в область неизвестного. Эта судьбоносная сфера, таящая как опасности, так и сокровища, может быть представлена по-разному: как далекая страна, лес, подземное, подводное или небесное царство, таинственный остров, высокая горная вершина или как состояние глубокого погружения в сон; но в любом случае это место удивительно меняющихся и полиморфных созданий, невообразимых мучений, сверхчеловеческих свершений и невыразимого восторга.

Стоящий передо мной мужчина даже не пытается помочь мне. Его светлые, почти прозрачные глаза — глаза цвета морской воды, какой она бывает в утренние часы на мелководье, — скользят по моему лицу, по груди в распахнутом вороте блузы, заставляя меня поджимать губы с нарочито неприступным видом. Светлые глаза, слегка выступающие скулы, волнующие очертания губ...

— Может, выпьем по чашечке кофе? — Он все же решил прервать затянувшееся молчание. Снял руку с моего затылка, сделал шаг назад и снова стал далеким и чужим, как раньше. — Или поедем купаться? Или еще куда-нибудь?

— Кажется, вы собирались показать мне Нижний Превели, — напомнила я, безоговорочно принимая правила игры.

Чужие так чужие.

— Да, конечно. Я рад, что вы помните.

И вот наша колонна, состоящая из мотоцикла и малолитражки, начинает движение к заброшенной пустыни, расположенной в трех километрах от приморского монастыря. Заявленная скорость — сорок километров в час. Зная о моем отношении к горным дорогам, ведущий милосердно придерживается ее, хотя в глубине души наверняка считает это капризом.

Изъеденные временем живописные звонницы и башенки Нижнего Превели видны прямо с дороги, поскольку сами постройки теснятся ниже по склону. Ни дверей, ни оконных переплетов. Только каменные стены. Глядя на них сквозь высокую сетчатую ограду, я задаю себе вопрос, каким образом туда может проникнуть живое существо крупнее крысы. Однако мой спутник исполнен оптимизма, и вскоре мы уже стоим перед полуразрушенным зданием, которое не имеет ни кровли, ни балок перекрытия, только желтовато-серые облупленные стены с остатками штукатурки, и обсуждаем вопрос, стоит ли забираться внутрь или лучше ограничиться созерцанием этой остро нуждающейся в реставрации святыни с безопасного расстояния.