За борт! - Ингрид Нолль

Амалия все же призвала маму успокоиться: в конечном счете, скандальная история случилась в доисторические времена. Тем не менее дело показалось ей очень интересным, и захотелось немедленно обсудить его с Уве. Но мать строго наказала держать рот на замке.

Через два часа из сада вернулась бабушка Хильдегард. Она помнила, что во время ее отсутствия к ним должен был зайти некий человек.

— И кто же это был? Новый поклонник? — полюбопытствовала она не без иронии, однако ответа не получила. — По крайней мере, готовить я еще в состоянии, — пробурчала она оскорбленно и скрылась на кухне.

Амалия побежала за ней вслед.

— Бабушка, это приходил представитель правления, — соврала она, — мы быстро от него отделались.

Эллен была в семье самой младшей. После ухода Герда Дорнфельда она взяла телефонную трубку.

Старший брат Маттиас заверил ее, что он хоть и не юрист, но, как налоговый инспектор, в деликатных финансовых вопросах собаку съел.

— Даже если незнакомец на самом деле является внебрачным сыном нашего отца, — сказал он, — он не сможет претендовать ни на какие права. Ты же в курсе, что наши родители составили так называемое Берлинское завещание. После смерти папы дом и все имущество унаследовала мама. А она, в свою очередь, если поверить в твою забавную историю, не родня этому Герду Дорнфельду. У тебя сложилось впечатление, что он решил нас пошантажировать и потребует денег?

— Об этом, к счастью, речь не идет, — успокоила брата Эллен. — Амалия думает, что он всего лишь разыскивает свои корни, но мне вовсе не светит заполучить еще одного брата!

— Намек понял. Но, возможно, тут еще кое-кто нарисуется. Дай-ка мне адрес, я займусь этим парнем, — пообещал Маттиас. — Меня не так просто запугать.

Маттиас был крайне удивлен, обнаружив, что Герд Дорнфельд проживает в западной части Франкфурта, где и он сам. До этого он был убежден, что тут живут только приличные люди.

Третьим по старшинству шел брат Эллен Хольгер. Он недавно перенес операцию и все еще лежал в больнице в Глазго. Волнения ему были противопоказаны. Второй на свет появилась сестра Эллен Криста. Она припоминала, что в отношениях родителей случился какой-то кризис, который чуть не привел к разрыву, но это было бесконечно давно, и причину она не знает. Как бы то ни было, когда она была совсем маленькой, то неоднократно слышала, как ругались родители, и в потоке слов не раз звучало «развод».

— Когда это было? — переспросила Эллен и узнала, что, должно быть, еще до ее рождения.

— По меньшей мере, это случилось в новейшей истории, — отчасти удовлетворившись, сказала Эллен. — Этот Герд примерно моего возраста. Возможно, я тогда была грудничком. И все-таки эта история кажется мне более чем сомнительной. Может, стоит осторожно расспросить мать?

— Если у нее остались незажившие раны, то не нужно их бередить, — решительно отреагировала Криста, и Эллен услышала, как сестра сделала глоток кофе. — Нашей мамочке выпала нелегкая жизнь. Слава богу, она сейчас хоть в какой-то степени счастлива, копаясь в саду.

Нет, конечно, Эллен ни в коем случае не намеревалась оживлять в ее памяти мучительные воспоминания. За всю жизнь Хильдегард Тункель не проронила ни единого слова осуждения в адрес мужа. Напротив, она говорила о нем только как об утонченном человеке и любящем отце. Он умер, когда Эллен было всего четыре года.

Осталось позвонить еще одной сестре, старше всего на год. В далеком детстве их отношения омрачали соперничество и ревность: Эллен считала, что отец больше любви отдавал симпатичной Лидии, тогда как Эллен, напротив, считалась маминой любимицей.

Услышав о внебрачном сыне папы, Лидия звучно рассмеялась:

— Папины чресла работали неутомимо. Тому свидетельство — пятеро детей. Кто знает, сколько братиков и сестренок он нам настрогал по всему Южному Гессену. Зная старого ловеласа, я ничему не удивляюсь!

— У тебя есть конкретные улики?

— Только чутье. В конце концов, он был видным мужчиной и уж точно имел успех у женщин. А мама всегда была немного жеманной.

— Жеманной-то жеманной, но тем не менее рожала одного за другим! Стоило маме капельку выпить, как она начинала утверждать, что забеременела. И все из-за того, что папа на нее косо посмотрел. В то время ведь не было таблеток, и она, возможно, не хотела рожать шестого, и потому после моего появления на свет отказывала папе в постели?

— Хм-хм… Что мы знаем о способах предохранения собственных родителей? — отделалась отговоркой сестра и быстро попрощалась: ей надо было бежать открывать дверь гостям.

Амалия со своей стороны позвонила сестренке Клэрхен. От обретения нового дяди та тоже пришла в восторг.

— А какая у него машина? — первое, что спросила Клэрхен.

— BMW с франкфуртскими номерами, скорее всего люксовая, я думаю, но в любом случае тачка серьезная, четырехдверная, темно-синего цвета. Для прояснения вопроса я предложила сделать генетический анализ. Герд Дорнфельд согласился, но мама ни в какую.

— А в чем проблема? Сдай свою слюну на пробу, у племянницы и дяди в любом случае обнаружится парочка общих генов.

Затем сестры во всех подробностях обсудили своих приятелей и мужчин вообще.

— Раз уж мы начали об этом, то расскажи, каков собой наш новый дядя? — не терпелось узнать Клэрхен.

— Ну, выглядит довольно прилично. Однако не похож ни на маму, ни на меня, ни на тебя. У него английское лошадиное лицо, не такое треугольное, как у нас. Помнишь, папа иногда обращался к нам: «Ей вы, кошачьи мордашки!» Если он и похож на кого-то, то скорее на дядю Маттиаса. У него тоже рыжеватые волосы и светлые глаза.

На этом месте обсуждение нового члена семьи внезапно было прервано появлением Уве. Он собирался в кино, а заодно что-нибудь поесть у турок.

— Донер-кебаб делает человека краше, — попытался сострить Уве, потому что Амалия недовольно подернула плечом: лоскутки жареного мяса ей нравились еще меньше, чем пожизненные сырники.

Когда молодая парочка выходила из дома, бабушка Хильдегард стояла у садовой калитки. На приветствие Уве она ответила «добрый вечер», сделав ударение на слове «вечер», и недобрым оком посмотрела на серьгу в ухе и железку в носу, которыми украсил себя приятель ее внучки.

— Если будет модно, они и коровий хвост на шею повесят, — пробурчала Хильдегард себе под нос.

Хильдегард и Эллен ужинали вдвоем.

— Что-то я в этот раз много наготовила, — пожаловалась Хильдегард дочери. — Твой ребенок предпочитает щипать травку в другом месте. Моя стряпня ей не по нраву.

К столу были поданы мясной паштет, картофель в мундире и зеленый салат с грядки. Эллен тяжело вздохнула. Ее дочери жили на полном пансионе, но этого не ценили. Клэрхен в восемнадцать лет стала вегетарианкой и в два счета обратила в свою веру младшую. Впрочем, во время учебы в Кёльне Клэрхен познакомилась с японской кухней и отпала от строгого вегетарианства. Теперь она время от времени ела сырую рыбу, но лишь потому, что не могла позволить себе такую роскошь часто. Амалия же не смогла простить сестре смены убеждений и из упрямства превратилась в веганку: с презрением отвергала все продукты животного происхождения, обувь носила только из кожзаменителя, а вязаные вещи — из синтетики. Но и эта детская болезнь — как ее называла мать — постепенно себя изжила. Теперь в угоду Уве Амалия изменила взгляды на более гибкие, так как ему нравилось любое мясо, желательно как можно большими порциями. Она хоть и воздерживалась от свиных отбивных и кебабов, однако в его обществе ела и мясо, и даже курицу.