Запретное чтение - Ребекка Маккаи

— Мисс Гулл! — прошептал он. — У меня карнавального костюма нет, зато мой палец — Железный Дровосек!

— Господи, ну надо же! — воскликнула я тоже шепотом и, смеясь, вручила ему две вафли «Кит Кат» и закладку.

Он запихнул сладости в карман и убрал руку обратно в рукав в тот самый момент, когда к столу подошла его мать с целой охапкой книг. Она выбрала несколько детективов про братьев Харди[21]и кое-какие биографии, но ничего такого, что, на мой взгляд, могло бы понравиться Иэну. Я проставила в книгах штампы — возможно, чересчур энергично — и улыбнулась в ответ на слова миссис Дрейк, пожелавшей мне чудесного вечера.

Вот в такие мгновения, когда меня охватывало ощущение окружающей провинциальности; когда я осознавала, что в церемонии вручения конфет на Хеллоуин я теперь всегда буду только в роли дающего; когда я смотрела на свои ноги и обнаруживала, что на мне удобная обувь, — во все эти мгновения мне бы следовало, наверное, крыть себя последними словами за то, что я очутилась в этом злополучном Ганнибале. Ведь я могла жить в просторном лофте где-нибудь в Бруклине, или путешествовать с рюкзаком за плечами по Испании на деньги отца, или защищать кандидатскую диссертацию. Но я была довольна тем, как сложилась моя жизнь, если и не совершенно довольна, то по крайней мере отчасти. Потому что именно в непредсказуемости — анонимной и холодной — и состояла для меня главная прелесть. Отец устроил бы меня на работу в сотню прекрасных мест, во всяком случае «прекрасных» в денежном отношении. Он оплатил бы защиту самой безумной диссертации на звание магистра искусств в области кино в самом дорогом университете страны.

Но четыре года назад, оканчивая филологический факультет, я упрямо отказывалась говорить ему, есть ли у меня на примете какая-нибудь работа. Тогда, в апреле, я отправилась на другой конец кампуса в отдел трудоустройства, расположенный рядом с медицинским центром, и уселась на пластмассовый стул в коридоре, пока какая-то женщина, которую я никогда раньше не видела (у нее были белые волосы, застывшие под слоем лака), не пригласила меня к себе в кабинет. Она стала задавать мне вопросы о том, что я планирую делать со своей жизнью, и на каждый следующий отвечать мне было все труднее и труднее. Женщина никак не могла поверить, что студентка, оканчивающая университет с отличием, так наплевательски относится к тому, что с ней произойдет в будущем. В конце концов она велела секретарше распечатать мне из базы данных 50-страничный список адресов и должностей всех университетских выпускников, чью теперешнюю работу можно охарактеризовать как «что-то, имеющее отношение к английскому языку и литературе». Все эти люди якобы должны были проявить заботу о «своем» человеке и помочь мне найти работу. Я была немного разочарована: стоило ли намеренно отказываться от помощи отца и его связей, чтобы теперь получить на руки пятьдесят страниц новых связей? Но это, по крайней мере, были мои связи, а не его. Люди в списке работали учителями, техническими авторами, репетиторами, переводчиками и журналистами. Лорейн Бест, выпускница 1965 года, была единственной представительницей библиотечной профессии, но я написала ей не поэтому. Я просто стала отправлять электронные письма каждому адресату из списка по алфавиту, пока у меня не началась промежуточная сессия. Я дошла от Ааронсона до Дербишира, а потом три недели училась, пила пиво, расставалась с бойфрендом и ждала, что мне кто-нибудь ответит. Я писала всем по алфавиту, без разбора, поэтому у меня не было ощущения, что я пытаюсь воспользоваться полезными связями, скорее я просто испытывала удачу. Мы, русские, всегда любили рулетку.

У меня не было ни диплома библиотекаря, ни опыта работы, но Лорейн срочно требовалась сотрудница в детский отдел: у прежней обнаружили рак молочной железы в третьей стадии. Лорейн еще даже не успела опубликовать объявление о новой вакансии, так что, получив мое письмо, сочла его ответом на свои молитвы и наняла меня прямо в процессе телефонного разговора. Я получила предложение о работе, сидя на верхнем ярусе двухэтажной кровати в общежитской комнате — в трусах, футболке Violent Femmes и вязаных носках. Когда в июне того года я приехала в Ганнибал, Кейт Фелбс уже умерла от рака.

И конечно, Лорейн не уставала каждые несколько недель мне об этом напоминать.

— Я наняла тебя не глядя, — говорила она. — Я знала, что получу в сотрудницы выпускницу Маунт-Холиока, и предполагала, что это гарантирует определенный уровень рабочей этики!

Когда я сообщила родителям, что буду работать в детском отделе маленькой библиотеки в небольшом городке в Миссури, отец спросил:

— Это из-за парня? В Чикаго полно отличных парней, и многие из них — русские. Ведь в какой-то момент тебе захочется стать взрослым библиотекарем, правда? Я хочу сказать, что надо ставить перед собой трудные задачи и решать их. У меня есть знакомые в университетских библиотеках, которые наверняка могли бы помочь.

А мать сказала:

— Хорошо, что это не так далеко — сможешь приезжать к нам на машине.

Я ждала, что она что-нибудь добавит, но продолжения так и не последовало, и я поняла: ничего более сердечного в этот момент ей в голову не пришло.

Чуть позже в ту осень Иэн участвовал в конкурсе детской прозы. За пять минут до окончания конкурсного времени он спустился один по лестнице и отдал мне свой рассказ, обернутый в обложку из фиолетового картона и украшенный ярко-желтой рукой, вырезанной из коробки хлопьев «Чириос». Рассказ назывался «Рука Ничто». Иэн смахнул со лба взмокшую челку и стоял, нетерпеливо подпрыгивая на месте, как будто ожидал, что я немедленно прочитаю его произведение.

— Выглядит здорово, — сказала я и, чтобы сделать ему приятное, полистала печатные страницы.

Когда я подняла глаза, Иэн стоял, навалившись грудью на мой стол, его мокрая челка стояла дыбом, и я увидела странные отметины у него над левой бровью, которых никогда раньше не замечала. Это был ряд из четырех небольших розовых вмятин, расположенных в нескольких миллиметрах друг от друга. Очень похоже на отпечаток вилки. Я слышала, что учителя обязаны вести учет всем подозрительным ранам и синякам, которые они замечают на теле учеников, и подумала, не завести ли и мне такой дневник. Я тут же вспомнила и про огромный синяк Эмили Олден, который появился у нее на шее прошлой зимой: она утверждала, что это брат швырнул в нее снежком.

— Тут про руку, — не удержался Иэн. — Она, типа, совершенно невидимая и ни к кому не приделана. Это такой, знаете, как бы греческий миф, но в конце там есть умираль, она на отдельной странице. И в общем, когда история заканчивается, каждый должен сам догадаться, какая тут умираль, а потом перевернуть страницу и посмотреть, правильно он угадал или нет.

— А, ты хотел сказать, что там в конце есть мораль!

— Нет, умираль, потому что это такая трагическая история, навеянная греческими мифами. Понимаете? Это шутка! А еще я забыл проставить номера страниц.