Цыганский барон - Дженнифер Блейк

Мара почувствовала себя несправедливо оскорбленной. Она узнала слова, вошедшие в поговорку.

— Несомненно, — ответила она, бросив гневный взгляд на принца, — там же, где и грозы небесные.

— О, стало быть, кое-что вы все-таки помните, — тихо заметил Родерик.

Мара дерзко, не отворачиваясь, смотрела прямо в его сверкающие синие глаза.

— Похоже на то.

— Какая удача! В противном случае, вы вновь превратились бы в младенца — мокрого, беспокойного, очаровательного и совершенно беспомощного…

— Вам повезло, что я не такая.

— Ну, не знаю. Возможно, мне понравилось бы держать вас на коленях.

— Это было бы весьма рискованно при описанных вами обстоятельствах.

— Вы хотите сказать, если бы вы были мокрой?

Разумеется, она имела в виду именно это, но все-таки не ожидала, что он поймет ее так буквально и скажет об этом вслух, да еще с такой открытой и заразительной улыбкой. Да он просто опасен! Ее предупредили, что принц любит словесные пикировки. А теперь она в этом убедилась.

— Это было бы естественно, — ответила она, стараясь не выдать своего смущения.

Голос принца смягчился и слегка понизился:

— Кто бы он ни был, этот человек — сущий болван.

— Вы о ком?

— О том, кто выбросил вас из кареты.

Мара решила, что не стоит пользоваться столь очевидной подсказкой.

— Это могла быть и женщина.

— Вы так думаете? Может, ревнивая соперница? Но ей было бы куда проще перерезать вам горло или плеснуть в лицо купоросом. А может быть, родственница, решившая погубить вашу репутацию? Но зачем? Чтобы расстроить свадьбу? Мужчины бывают непроходимо глупы в подобных вопросах. Как будто одна ночь на сеновале так много значит. Для вас это что-то значит?

— О, перестаньте! — воскликнула Мара, чуть покачнувшись и чувствуя, как кровь начинает стучать у нее в висках. — Нет никакой нужды смеяться надо мной.

— Я как раз собирался предложить вам немного передохнуть. По-моему, вам это просто необходимо.

Неужели в его голосе прозвучало сострадание? Она не могла бы этого утверждать с уверенностью. Но в одном он был прав: она нуждалась в отдыхе. Ей надо было собраться с мыслями. Сейчас она была просто не в состоянии здраво рассуждать. Еще немного, и она выдаст себя каким-нибудь неосторожным словом. Ее взгляд метнулся к повозкам, окружавшим костер, и невольно задержался на одной из них — расписанной синей и белой красками с золотыми завитушками. Она была новее и чище остальных.

— Где я буду спать? — устало спросила Мара, подбирая вокруг себя полы плаща.

Услыхав этот простой вопрос, Родерик вдруг почувствовал, что у него перехватило дыхание. Искушение привести ее в свою повозку, уложить в свою постель было так велико, что он не нашелся с ответом. Откуда она взялась, эта внезапная волна желания к растрепанной, пострадавшей от падения женщине, забывшей даже свое имя? Или только делающей вид, что забыла? Она была красива, но красивых женщин он видел и раньше, немало их перебывало в его постели. Но эта женщина его заинтриговала, возможно, благодаря тому, что он кое-что подозревал на ее счет, а возможно, просто благодаря своему напевному говору, такому же, как у его матери. Он сразу догадался, что она родом из Луизианы. Но женщин с загадочным прошлым в Париже было пруд пруди. Нет, в его отношении к ней крылось нечто большее, нечто неуловимое, не поддающееся определению, нечто такое, чего ему следовало опасаться. И все же его повозка была самым подходящим для нее местом. Кем бы она ни была.

Подняв глаза, Мара встретила его застывший, напряженный взгляд, и ее сердце вдруг учащенно забилось, а в душе родилась пугающая надежда, что принц готов облегчить ей задачу и что соблазнять его не придется. Маре вдруг стало страшно, но при этом ее охватило желание прикоснуться к нему. Отчего-то она была уверена, что именно этого он от нее и ждет. Желание росло неудержимо, она уже и сама не знала, что именно ею руководит: холодный расчет или физическая потребность. Впрочем, это ничего не меняло. Она не могла заставить себя шевельнуться.

Принц с непринужденной легкостью настоящего атлета вскочил на ноги. Его распоряжение, произнесенное четко и ясно, прорезало ночной воздух подобно смертоносному удару рапиры. Музыка мгновенно смолкла. Мужчины и женщины засуетились, собирая ковры и утварь, и поспешили скрыться в повозках или просто растворились в темноте. К Маре подошла молодая девушка, поклонилась, потом взяла ее под руку и повела к повозке, расписанной синими и белыми красками с позолотой. Мара с трудом передвигала ноги от усталости и даже ни разу не оглянулась.

Принц остался в одиночестве. Мрачным, отрешенным взглядом он смотрел на пляшущие языки костра. А затем опустился на оставшиеся ковры, взял мандолину и начал подбирать мелодию. Мара узнала мотив и застыла возле повозки. Ей пришлось усилием воли заставить себя сдвинуться с места. Она не знала, смеяться ей или сердиться, к глазам невольно подступили слезы. Мелодия, которую наигрывал принц, преследовала ее всю жизнь. Это была колыбельная.

Повозка принца мало чем отличалась от остальных снаружи: разве что краска была посвежее. Но внутри она походила не на бедные кибитки цыган, а на королевские апартаменты. Предметы богатой обстановки были выбраны, как показалось Маре, с обдуманным расчетом, позволявшим судить о вкусах хозяина. Две стены просторного шатра на колесах были уставлены книгами на пяти языках — томами, посвященными философии, искусству, религии, истории, музыке и теории военного дела. Остальные две стены были изнутри отделаны деревянными панелями и увешаны бронзовыми, заправленными ворванью лампами на шарнирах. В одном углу стоял стол, заваленный нотными партитурами, из-под которых выглядывала рукоять шпаги в ножнах вороненой стали с бронзовыми накладками, а под столом были свалены музыкальные инструменты в футлярах. Вплотную к столу примыкало бюро-конторка с оправленной в золото чернильницей, золотым пером в держателе и аккуратной стопкой писчей бумаги. Возле конторки стоял стул с прямой спинкой, а рядом — удобное, обитое синим бархатом кресло с подголовником и скамеечкой для ног. Пол был покрыт турецким ковром в кремовых, золотистых и синих тонах. В нише, образованной двумя гардеробами, находилась кровать под балдахином, вознесенным на столбах в виде золоченых копий. Кровать с валиком и подушками в кремовых льняных наволочках была застелена кремовыми льняными простынями с маленькой, не бросающейся в глаза монограммой, и покрывалом из песцового меха. Обстановка создавала общее впечатление практичности в сочетании с утонченностью и роскошью.

Девушка, которая привела Мару в повозку, зажгла лампы, принесла таз, большой кувшин горячей воды, выложила льняное полотенце размером с простыню и кусок мыла с запахом сандалового дерева. Она предложила Маре свою помощь в приготовлении ко сну. Мара позволила ей снять с себя платье и расшнуровать корсет, а потом отослала ее. Уже через минуту она пожалела о своей поспешности. У нее не было ночной рубашки, ей не в чем было спать, кроме дневной сорочки и панталончиков.