Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - Василий Потто

Природная воинственность гурийцев постоянно и задолго до войны наталкивала их на мелкие стычки с соседями, и как ни ничтожны были эти стычки, при них все же бывали и убитые и раненые. Кровавая месть давно уже жила во многих семействах, и теперь для них не было вопроса, за что воюют между собой две сильные державы, а было одно лишь желание, пользуясь войной, отомстить свои старые обиды. Под этим впечатлением гурийцы быстро собрали милицию в тысячу триста человек и сами предложили ее в распоряжение Гессе. Таким образом, расчеты турок на этот раз оказались обманчивыми. Большинство прокламаций, попадавших в руки гурийских князей, отсылались ими назад или представлялись русскому начальству даже нераспечатанными.

Столь явное сочувствие к нам гурийцев и фактическая помощь милицией были как нельзя более кстати, потому что турки уже начали военные действия и значительные силы их обложили Ахалцихе. С другой стороны, около Батума сосредоточивался также трехтысячный турецкий корпус под начальством Осман-Хазандар-оглы, ожидавший только, как говорили, прибытия княгини Софьи, чтобы вторгнуться в Гурию. И Гурия и Менгрелия находились в равной опасности.

Войска, вверенные генералу Гессе, занимали тогда четыре пункта: в Чехотауре стояли две роты Менгрельского полка с двумя орудиями; в Нагомари – рота; на посту Святого Николая – две роты сорок четвертого егерского полка со взводом артиллерии; и, наконец, в крепости Поти – три роты егерей, также с двумя орудиями. За ними, в резерве, занимая Менгрелию и Имеретию, стояли батальон егерей и семь рот менгрельцев. Этого было слишком мало для того, чтобы охранить обширный край, который к тому же не мог рассчитывать ни на какую постороннюю помощь, и тем не менее Гессе приходилось немедленно начать наступательные действия, чтобы облегчить положение осажденного Ахалцихе. Таким образом, целью для его нападения, естественно, должна была послужить Аджария. Опустошением этой провинции имелось в виду вразумить на будущее окрестных горцев, насколько опасно для них покидать свои жилища, и с этой же последней целью Гессе уполномочивался Паскевичем дать гурийской милиции широкое право свободного и неограниченного грабежа в землях неприятеля.

Нужно сказать, что это было первое наступательное движение русских в так называемую турецкую Гурию, под именем которой разумелись тогда Верхняя и Нижняя Аджара, Кобулеты и Батум. Аджарцы – грузины, но жители Батума и Кобулетов были одного происхождения с гурийцами и говорили с ними одним языком, многие находились даже между собой в фамильном родстве, да и между турецкими сановниками немало встречалось гурийских уроженцев. Но все обитатели, сопредельные с русской Гурией, были магометане, и притом магометане-фанатики. Их главное занятие составляли разбой и охота, а земледелием и садоводством в крае занимались женщины. Единственным мирным промыслом мужчин была контрабанда, единственной торговлей – торговля пленными. Соседи Гурии то и дело ловили в наших пределах красивых детей и целыми грузами отправляли их в Константинополь и Трапезунд. Чуруксуйские беки именно этим приобрели себе громадные состояния, а вместе с ними почет и общее уважение в крае. О добровольном подчинении русским, преследовавшим именно эти излюбленные промыслы, они не хотели и думать. В них Россия имела непримиримых и заклятых врагов.

Сборным пунктом для похода в Аджарию назначен был Чехотаурский пост, на границе Гурии. Там уже стояли две роты, туда же собиралась полуторатысячная гурийская милиция и шел сам Гессе с батальоном менгрельцев, с двумя полевыми и двумя горными пушками. Чрезвычайно ненастная погода и разливы по дорогам рек до того замедляли движение, что отряд мог собраться в Чехотаурах только к 1 марта. Рекогносцировка, произведенная отсюда по дороге в Аджару, показала совершенную невозможность продолжать марш в этом направлении. У подошвы первой горы снег оказался глубиной в шесть аршин; чем дальше, тем он становился глубже и, наконец, образовывал такие сугробы, которые совершенно преграждали путь через горы. А на самой вершине открытого и безлесного хребта бушевали опасные вьюги.

Быть может, Гессе и попробовал бы все-таки с испытанными кавказскими войсками преодолеть эти препятствия, но едва он тронулся на Аскану, как был остановлен весьма серьезным известием, заставившим его совсем отказаться от этой экспедиции. Дело в том, что одновременно с движением турок к Ахалцихе Осман-Хазандар-оглы вышел из Батума и стал на Кинтришинской поляне, всего в шести верстах от Николаевского укрепления. Здесь к войскам, пришедшим из Батума, присоединились еще пять тысяч лазов, и паша ожидал только прибытия сильного турецкого корпуса, направленного сюда из Трапезунда, чтобы занять Гурию. При таких условиях набег в Аджару являлся уже немыслимым. Гессе нужно было подумать о защите собственного края, над которым нависла грозная туча турецкого нашествия, и колебаниям не могло быть места. Чтобы спасти страну от разорения, оставалось одно – разбить авангард неприятеля прежде, чем подойдут к нему главные силы. И Гессе остановился на этом решении, тем более что дорога на Кинтриши могла привести его если не в Аджару, то в Кобулеты, где результаты экспедиции, в конце концов, были бы те же, что и в Аджаре. Множество кобулетцев, участвовавших в Ахалцихском походе, конечно, тотчас же вернулись бы назад, чтобы спасать свои дома, и тем поселили бы смущение в остальных войсках, так как ни один народ не подвержен заразительному чувству паники в той мере, как турки. И вот отряд, переменив направление, повернул к Николаевской крепости. Там присоединились к нему еще три роты сорок четвертого егерского полка с двумя орудиями, и в распоряжение Гессе собралось, таким образом, тысяча двести штыков и полуторатысячная милиция – силы, которые, по мнению его, были совершенно достаточны для разгрома восьмитысячного турецкого корпуса.

Но, решившись атаковать, нужно было уже торопиться, потому что неприятель накануне сам производил рекогносцировку и обе стороны обменялись пушечными выстрелами. Следовательно, можно было предположить, что турки ожидают скорого прибытия трапезундских войск и сами готовятся перейти в наступление. Собранные сведения показывали единогласно, что неприятель стоит на месте, называемом Лимани, где турки еще с осени, опасаясь наступления русских на Батум, приготовили завалы и укрепления.

Дорога от Николаевской крепости до самого неприятельского лагеря шла узкой полосой, почти не допускавшей развернуться боевому фронту: справа – страшный обрыв, под которым бушует Черное море, слева – крутые горы, одетые дремучим, едва проходимым лесом. Три ряда завалов, протянутых поперек дороги, прикрывали подступ к турецкому лагерю, который был раскинут на небольшой поляне, между морем и густым болотистым лесом. Высокий бруствер из деревянных срубов, заваленный каменьями и окопанный рвом, прикрывал его с фронта, а фланги были неприступны. Но крепкая неприятельская позиция не поколебала, однако, решимости Гессе, и 5 марта, в тот самый день, когда Ахалцихе торжествовал свое освобождение, гурийский отряд пошел атаковать неприятеля. Пехота с артиллерией двигались берегом моря; милиция заходила в тыл, пробираясь по болотам и чащам дремучего леса; еще две роты Менгрельского полка направлены были на неприятельскую позицию из Озургет через Лихаури; но они были слишком далеко, и на их помощь рассчитывать пока было нечего. Теперь, чтобы дойти до лагеря, нужно было выдержать предварительно огонь из неприятельских завалов; и действительно, не прошла пехота двух-трех верст, как уже очутилась перед первым их рядом. Сильнейший огонь остановил колонну. К счастью, в это время гурийская милиция уже успела зайти в тыл неприятелю, и турки, быстро очистив передовой завал, крепко засели за следующим рядом. Таким же образом, атакуя пехотой с фронта и посылая милицию в обход, пришлось русским действовать и при дальнейшем своем наступлении, заставляя турок последовательно бросать другие завалы. Постепенно подвигаясь вперед, отряд остановился наконец перед неприятельским лагерем. Пологий, узкий и совершенно открытый скат, расстилавшийся перед неприятелем, грозил русским большими потерями, а крепкая ограда лагеря делала его почти неприступным. Как прежде, так и теперь Гессе не задумался, однако, штурмовать его. Он приказал подготовить атаку артиллерийским огнем, и только тогда, когда часть передового ретраншемента уже была разбита русскими ядрами, пехота с барабанным боем пошла на приступ; милиция, укрытая в лесу, опять зашла в тыл неприятеля, и лагерь был атакован с двух сторон. Турки защищались отчаянно. Четыре часа продолжался штурм, и хотя неприятель буквально был уничтожен, но эта первая решительная победа в Гурии стоила и малочисленному русскому отряду двухсот десяти человек, в числе которых были девять офицеров и четырнадцать гурийских князей, – потеря по тому времени весьма значительная. Особенной похвалы заслуживало поведение в бою гурийской милиции; она превзошла всякое ожидание, и это было тем замечательней, что многие гурийские князья, кровью запечатлевшие теперь свою верность русскому делу, еще недавно считались сторонниками турок и действовали против русских при осаде Поти. Вся добыча, взятая в неприятельском лагере, была отдана милиции.