Соблазненная дьяволом - Тереза Медейрос

— Не обращай внимания на старую Мэгс, девочка. — Старик отступил в сторону, давая Мэгс шаркающей походкой пройти мимо. — Иногда по ночам, когда ей не спится, она бродит душой и телом.

На долго секунды он стал таким же задумчивым, как была Мэгс, когда медленно кралась к кровати Эммы, чтобы погладить ее волосы. Неужели он тоже не спит по ночам, подумала Эмма, бродит по крепости, охваченный воспоминаниями о своей бедной, обреченной на смерть дочери.

— Спи спокойно, детка, — хрипло сказал старик, прежде чем раствориться в темноте.

Теперь его плечи ссутулились еще больше, чем когда он только появился.

Эмма со вздохом упала на подушки. Беглый взгляд на портрет матери Джейми все еще тревожил ее. Интересно, почему к ее одинокой кровати приходят все, кроме одного человека, которого она больше всего хотела увидеть.

Когда на следующее утро Эмма проснулась, стул рядом с ее кроватью был по-прежнему пуст, и ее не покидало странное ощущение, как будто ее чего-то лишили. В комнате послышался унылый вздох, и Эмма поняла, что она не одна.

Она села в кровати и увидела, что перед камином, положив лохматую голову на массивные передние лапы, растянулась огромная охотничья собака.

— Хорошая собачка, — пробормотала Эмма, с тревогой глядя на пса и гадая, успел ли он уже поесть.

Пес казался таким большим и свирепым, что вполне мог разбросать вокруг камина и ее кости.

Собака, услышав ее голос, еще раз печально вздохнула и прикрыла выразительные коричневые глаза, всем своим видом показывая, что не собирается есть Эмму, а остаток дня намерена проспать. Может, она ест только оленей.

Пока Эмма спала, кто-то уже тихонько проскользнул в комнату и раскрыл деревянные ставни, и теперь в помещение проникал солнечный свет. Эмма осторожно пошевелила раненым плечом. Сегодня такой боли и напряжения, как вчера, в нем не было.

— Миледи?

В дверях появилась Мэгс, стараясь удержать в одной руке объемный узел с одеждой, а в другой — керамический таз для умывания, наполненный горячей водой.

— Доброе утро, Мэгс, — осторожно сказала Эмма, размышляя, помнит ли старушка их ночную встречу при свете луны и по-прежнему ли думает, что Эмма — мать Джейми.

Мэгс шаркающими шагами прошла к грубо сколоченному столу, который стоял справа от камина. У нее были спокойные чистые глаза, и ничто не напоминало то любящее создание, которое прокралось в комнату Эммы, чтобы погладить ее по голове, пока та спала.

— И тебе доброе утро, девочка! Я принесла тебе свежее платье и чулки и все, что нужно, чтобы помыться.

Озадаченная переменами в поведении женщины, но сгорая от нетерпения проверить свою физическую форму, Эмма выбралась из кровати и подошла к столу.

— Твой хозяин не наказал тебя за ночной визит ко мне?

— Ха! — Мэгс наклонилась ближе и подмигнула Эмме, в ее глазах промелькнул уже знакомый озорной блеск, который Эмма заметила ночью. — Я уже давно перестала принимать приказы от хозяина. Теперь я говорю ему, что надо делать. — Она похлопала Эмму по руке. — Не волнуйся, девочка. Я принесла все, что тебе нужно, — повторила она, как будто желая подчеркнуть, что в этих словах скрывается особое значение.

Старая нянька вышла из комнаты, и большая долговязая собака, встав со своего места, вышла следом за ней. Эмма пошла закрыть за ними дверь, но при этом не переставала думать о старушке. Она просто немного сумасшедшая или действительно представляет опасность?

Таз с горячей водой быстро отвлек ее от тревожных мыслей. Она сбросила через голову ночную рубашку, стараясь не зацепить повязку на руке. Когда она опустила тряпочку в горячую воду, сразу вспомнила, как погружалась в ванну, которую в доме Мьюиры для нее организовал Джейми. Если бы тогда она знала то, что знает теперь, она бы пригласила его присоединиться к ней.

Эмма прикрыла глаза. Теплая вода тонкой струйкой стекала между грудей, и она вздохнула от удовольствия, легко представив себя и Джейми в той ванне, их скользкие и мокрые тела, напряженно стремящиеся к совершенному счастью, которое может наступить только тогда, когда эти тела соединяются в одно целое.

Она распахнула глаза. Вряд ли Джейми стремительно войдет в эту дверь, только чтобы увидеть, как она сгорает от страсти, превращаясь в пудинг. Насколько ей известно, его вполне удовлетворила их единственная совместная ночь. Возможно, и эти долгие часы, пока она была между жизнью и смертью, он провел у ее кровати, ощущая вину, а не из-за сильной привязанности.

Настроение совсем испортилось, поэтому она быстро закончила плескаться в воде и насухо вытерлась. Платье, которое ей принесла Мэгс, больше напоминало киртл.[11]Оно было скроено из куска темно-синей шерсти с изящным колоколом юбки длиной до пола. Когда Эмма надела платье и расправила кружева, которыми спереди был расшит старомодный лиф, ей почему-то подумалось, не принадлежало ли когда-то и это платье матери Джейми.

Когда Эмма взяла чулки, которые ей оставила Мэгс, она поняла, что, кроме одежды, Мэгс принесла ей кое-что еще.

На столе, наверно, как тридцать лет назад, стояла шкатулка Лианны Синклер. Сердце Эммы неожиданно прыгнуло в пятки. Она украдкой посмотрела на дверь, точно зная, что должна была чувствовать Пандора. Может, ей следует просто подождать появления Джейми или старика Синклера, чтобы вернуть шкатулку ее законному владельцу?

Скорее всего, внутри коробочки нет ничего важного. Мэгс вероятнее всего хранила там какие-нибудь заветные безделушки, оставшиеся с детства ее молодой госпожи. Какой-нибудь пейзаж, выполненный акварелью, а может, собранные и засушенные цветы.

Эмма пробежалась пальцами по миниатюрному портрету, который был вставлен в крышку шкатулки, и удивилась, насколько нетвердой была ее рука. Интересно, мать Джейми уже встретила своего молодого любовника, когда была написана эта миниатюра? Несмотря на застенчивую улыбку девочки, у Лианны были понимающие глаза женщины, которая хранила опасный, но восхитительный секрет.

Слова Мэгс, эхом звучавшие у нее в голове, и пугали, и дразнили Эмму. Потому что секреты Лианны ее не интересовали. Она сгорала от нетерпения узнать секреты ее сына.

В следующую секунду Эмма поняла, что открывает крышку шкатулки. Послышалось несколько неестественных нот, настолько же навязчивых, насколько прекрасных. Это оказалась не просто шкатулка. Это была музыкальная шкатулка. Внутри лежала пожелтевшая от времени бумага.

Эмма извлекла ее из шкатулки и осторожно развернула, стараясь не повредить хрупкие края. Пристально всматриваясь в выцветшие чернила, Эмма поднесла бумагу к окну.

Впервые за многие годы лучи солнца скользнули по бумаге, осветив неразборчиво написанные слова. Эмма несколько минут изучала их, а потом, не веря своим глазам, подняла голову и посмотрела на скалы в снежных шапках за окном. Очевидно, Мэгс не единственная, кто был не в своем уме. Потому что это невозможно — то, что она увидела там.