Аракчеев - Владимир Томсинов

14 декабря 1807 года — именной Его Императорского Величества указ: «Объявляемые генералом от артиллерии графом Аракчеевым высочайшие повеления считать именными нашими указами».

Спустя неделю — 21 декабря — еще один указ Его Величества: «Господину генералу от артиллерии графу Аракчееву. Естьли исправление дел, особо вам препорученных от Нас, позволит, то присутствовать вам в Государственной Военной коллегии и Артиллерийской ее экспедиции».

Поток государевых милостей, пролившихся на Аракчеева в 1807 году, был беспримерен. Император награждал его за заслуги в совершенствовании отечественной артиллерии, причем весьма необычным образом: не орденами, не материальными благами, а приближением к себе, демонстрацией полного своего доверия к нему.

В самом деле, если производство Аракчеева в чин генерала от артиллерии вполне укладывалось в категорию обычных наград, то собственное Его Императорского Величества письмо с сообщением об этом, писанное на следующий день, явно выходило за привычные рамки. Необычной мерой являлось и повеление императора быть Аракчееву при Его Величестве по артиллерийской части. И конечно, не относился к разряду простых наград указ Александра I от 14 декабря 1807 года, наделявший Аракчеева беспрецедентной для его должности привилегией. Содержание же именного императорского указа от 21 декабря того же года, а еще более тон его определенно свидетельствовали: Александр возвышал Аракчеева.

В январе следующего года это стало еще более явным. 13 января 1808 года Аракчеев назначается военным министром. Четыре дня спустя — 17 января — император Александр повелел: «Министру военных сухопутных сил генералу от артиллерии графу Аракчееву быть и генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии». Даже посторонние наблюдатели поняли, что данное назначение было не наградой Аракчееву за его неустанные труды по преобразованию русской артиллерии, но возвышением, имевшим политический смысл. Правда, предпосылок этому возвышению не видели и считали, что произошло оно ни с того ни с сего. Сардинский посланник в Петербурге Жозеф де Местр сообщал в январе 1808 года своему королю: «Среди военной олигархии любимцев вдруг вырос из земли, без всяких предварительных знамений, генерал Аракчеев». Между тем «предварительные знамения» все же были. И не только в 1807 году, но еще раньше.

Читая переписку Аракчеева, нельзя не увидеть, что будучи возвращен в Петербург, он с самого начала занял в сановном окружении молодого императора особое место. И это не случайно. Александр 1 нуждался в преданном слуге — человеке, который был бы независим от каких-либо группировок и партий сановников, который бы служил не идее, не кому-либо, а единственно ему, российскому самодержцу. Никто из аристократов-либералов, окружавших Александра в первые годы его царствования, на эту роль не подходил. В 1814 году Его Величество скажет о них английскому военачальнику Веллингтону: «…Они мне не друзья, они служили России, своему честолюбию и корысти».

Аракчеев на роль преданного государева слуги подходил, пожалуй, более любого другого человека. Жил он одиноко. Соседи по имению, бывшие сослуживцы, подчиненные по службе да высший над ним начальник — государь император — составляли практически весь круг его общения во время работы инспектором артиллерии.

Службе был подчинен весь образ жизни Аракчеева. Вставал он обыкновенно около 5 часов утра. Завтракал и сейчас же шел в кабинет и садился за бумаги. С самых первых своих административных должностей Алексей Андреевич взял за правило самолично читать все поступавшие к нему документы и принимать по ним решения, насколько возможно, скоро. На время развода Аракчеев часто делал в занятиях с документами перерыв. Шел на плац и там давал полную волю своим чувствам, занемевшим в кабинетном покое. По воспоминаниям очевидцев, ни одного развода не посещал грозный граф без того, чтобы не арестовать кого-либо из офицеров за плохое командование. В полдень инспектор ехал во дворец на доклад к государю, и проезд его всегда был опасным событием для стоявших на его пути караулов. В половине третьего дня Аракчеев возвращался домой. В три часа неизменно садился вместе с адъютантами и дежурными офицерами за обеденный стол. На полчаса, пока длился обед, граф расслаблялся: говорил на вольные темы, шутил и даже смеялся. Пообедав, вновь принимался за служебные дела и работал до позднего вечера.

Временами одиночество становилось ему все же невыносимым. Тогда Алексей Андреевич брал в руки перо и писал кому-либо из своих приятелей приглашение в гости: «Я надеюсь, что ваше превосходительство, хотя нынешнею зимою, приедете к нам в Петербург, вместе и с ее превосходительством. Причем скажу вам чистосердечно, что вы так углубились в одну экономию и позабыли совсем, что имевши молодую — и как слышал — прекрасную жену, непременно должно и нужно быть каждый год в Петербурге для доставления ей всех удовольствий и веселостей и для занятия модных обращений, ловкой развязности и любезной рассеянности. Примите сей мой дружеский совет и бросьте ваши четверики. Чин и достаток запрещают заниматься оным. Сие говорю, истинно жалея о ее превосходительстве, надеясь, что хотя заочно будет меня благодарить за сей спасительный совет», — так зазывал к себе Аракчеев (письмом от 12 ноября 1803 года) генерал-майора И. Т. Сназина, гатчинского своего сослуживца и, по всей видимости, дальнего родственника[132]. 18 ноября того же года Алексей Андреевич писал полковнику Петру Федоровичу Ставицкому, у которого недавно гостил: «По письму твоему, любезный друг, от 2-го ноября, мною полученному, узнал я, что вы приехали благополучно к ожидающему вас предмету (жене), которого я должен поблагодарить за приготовленную для меня спальню. Муж из похода, а жена из лагеря опять вступить должны скорым шагом под предводительством Амура, вооруженного крепко натянутым луком, и с наполненным стрелами колчаном, на зимние квартиры, то есть в вашу спальню, где любовь и счастие да пребудут неразлучно с вами. Сего желает тот, который беспрерывно до половины своей жизни любил вас нелицемерно». Тон и содержание приведенного письма (как, впрочем, и предыдущего) совершенно не соответствуют образу строгого, аскетичного, безжалостного к себе и другим человека, которым предстает Аракчеев в мемуарах своих современников. По-видимому, как обыкновенно это и бывает, воспоминания об Аракчееве писали совсем не те люди, которым надлежало бы это делать…

***

Осенью 1805 года Алексею Андреевичу исполнилось 36 лет, а он все еще не был женат. Конечно, служба отнимала у него массу времени и сил, но она совсем не лишала его интереса к особам противоположного пола. Женщины привлекали к себе Аракчеева не меньше, чем артиллерия. И сам он был женщинам вполне интересен. Хотя красавцем его назвать было нельзя, но и безобразным он не выглядел. Портреты, изображающие графа в возрасте от 30 до 40 лет, показывают довольно приятное лицо. И современники Аракчеева, знавшие его в этом возрасте, не скрывают, что внешним обликом своим он производил в то время благоприятное впечатление. Высокий ростом, хотя и немного сутулый, чрезвычайно аккуратный в одежде, лицом даже и привлекательный (если так можно выразиться о мужской физиономии). «Морщит свое миловидное личико», — писал о нем один из современников.