Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

Наиболее активными приверженцами и пропагандистами таких идей стали представители городской интеллигенции. Ее происхождение было пестрым: часть студентов и профессоров, адвокатов и «вольных художников», журналистов и людей искусства, особенно в Венгрии, была выходцами из рядов gentry (яркий пример — Лайош Кошут, адвокат и журналист, сын бедного венгерского шляхтича и словачки), другая включала в себя сыновей бюргеров, предками третьей были разбогатевшие или, наоборот, разорившиеся крестьяне, которые перебрались жить в город. Многие из этих людей успели побывать на Западе и были убеждены в необходимости либеральных преобразований на родине и питали отвращение к легитимистско-консервативной модели государственного устройства, тормозящей социальный прогресс. Таким образом, австрийский и вообще ценральноевропейский либерализм в середине XIX в. приобрел свои характерные черты: «На одном уровне он демонстрировал эмоциональность и идеализм молодых студентов..., опьяненных идеями, заимствованными у других стран: английской конституционной монархией, французской демократией и даже утопическим социализмом. На другом уровне он лишь частично избавился от наследия местных традиций — просвещенно-йозефинистской или сословно-либертарианской. У него не было единого представления о том, как должно выглядеть будущее общественное устройство» (Океу, 73).

* * *

Консервативные государственные деятели габсбургской монархии не могли не замечать этих тенденций. Если сами Габсбурги, как уже говорилось, не слишком хорошо знакомые с действительным положением дел в собственной империи, руководствовались инстинктивным недоверием к какому бы то ни было либерализму, то их более информированные и одаренные сотрудники, в первую очередь Меттерних, задумывались над тем, что же следует противопоставить либеральной угрозе. Отсюда — попытки Меттерниха придать большую эффективность системе государственного управления.

При этом ни канцлер, ни кто-либо другой из высших австрийских чиновников не рассматривал тогдашнее общество как совокупность различных социальных групп и не пытался привести государственную политику в соответствие с интересами и стремлениями этих групп, что способствовало бы установлению социального мира. В качестве своей опоры Габсбурги и их советники по-прежнему рассматривали «стоящую армию солдат, сидящую армию чиновников и коленопреклоненную армию священников». На этой базе можно было строить государство в XVIII столетии, но XIX-е требовало иного фундамента. Однако в Вене предпочитали ограничиваться чисто бюрократическими комбинациями.

Внутриполитические проекты Меттерниха можно разделить на две части: преобразования центральных органов власти и реформа провинциального самоуправления. И те, и другие не были реформами в подлинном смысле слова: Меттерних не желал менять основы государственной системы, а лишь стремился сделать ее более упорядоченной. В 1817 г. князь подал Францу I меморандум, в котором предлагал создать регулярный совещательный орган при императоре — Государственный совет (Staatsrat) или Имперский совет (Reichsrat); в него должны были войти, наряду с представителями императорской фамилии и главными сановниками, посланцы сословных собраний отдельных провинций. Совет, согласно представлениям Меттерниха, не должен был располагать какими-либо властными полномочиями, а лишь помогать монарху решать стратегические вопросы государственной политики. Осуществление принятых решений входило в компетенцию совета министров (Ministerkonferenz), члены которого были подотчетны непосредственно императору. Даже этот совсем не либеральный проект император посчитал покушением на свои прерогативы и спустил его на тормозах: меморандум Меттерниха провалялся на столе Франца I до самой смерти монарха.

После 1835 г. Меттерних вернулся к своим замыслам и попытался осуществить их, добившись согласия эрцгерцога Людвига, главы регентского совета, учредить рейхсрат и совет министров. При этом канцлер рассчитывал лично возглавить оба органа. Интрига не удалась: главный соперник Меттерниха, граф Коловрат, совместно с эрцгерцогом Иоганном убедили слабохарактерного Людвига в том, что канцлер думает только об укреплении собственной власти, и планы Меттерниха вновь были похоронены. Более того, распри между Меттернихом и Коловратом, бездействие эрцгерцога Людвига, ограниченность влияния Иоганна, которого считали опасным либералом, и отстраненность императора Фердинанда от государственных дел привели к почти полному параличу системы управления империей. Если раньше, при Франце I, Меттерних жаловался на то, что «у нас нет управления, есть лишь администрирование», то в 40-е гг. стало трудно говорить даже о последнем. «Наша болезнь состоит в том, что на троне нет власти, и беда эта велика», — меланхолически заметил канцлер в 1842 г. Сам он к тому времени, похоже, разуверился в возможности что-то изменить и пытался лишь отдалить казавшийся неизбежным приход революции.

Неудивительно поэтому, что одним из наиболее развитых и относительно эффективных государственных ведомств в те годы стала полиция, в ведение которой входили поддержание общественного порядка, надзор за «неблагонадежными» элементами и цензурные ограничения. Многолетний глава полицейской службы, барон Йозеф Седльницкий, добился в этой области больших успехов. Даже Фридрих Генц, известный публицист и близкий друг Меттерниха, сетовал в 1832 г.: «Всеобщее недоверие, слежка со стороны ближайших лиц и перлюстрация писем достигли масштаба, равного которому трудно найти в истории».

Тем не менее в Австрии не было университета, где бы не читали формально запрещенный либеральный журнал Grenzboten и другие подобные издания. Перлюстрация писем, существовавшая в ту эпоху во многих странах, стала настолько привычным явлением, что люди просто не доверяли государственной почте важную или тайную информацию, находя иные способы ее передачи. Что же до запрета откровенно революционной печати, то даже многие либералы приветствовали эту меру, ибо радикальные публицисты зачастую допускали высказывания, которые не приветствуются и в наше время во вполне демократических странах. Так, после убийства в 1819 г. революционно настроенным студентом Зандом писателя Августа Коцебу, агента русского двора, некий профессор Громан писал в «Медицинском журнале»: «Поступок Занда имеет лишь внешнюю форму коварного убийства; это было публичное проявление ненависти, поступок чувствительного сознания, взошедшего на высшую ступень морали и освященного принципами веры». Иными словами, в некоторых случаях запретительные меры австрийских властей представлялись вполне оправданными, а атмосфера в империи хоть и не была проникнута духом свободы, однако и не слишком сковывала творческие силы общества, жившего богатой культурной жизнью.

Меттерних питал определенные иллюзии насчет того, что регулярная деятельность провинциальных собраний, сформированных по сословному принципу, с одной стороны, поможет устранить хотя бы часть недостатков центральной власти, а с другой — парадоксальным образом будет способствовать централизации империи. Речь шла прежде всего об обуздании сепаратистских тенденций в Венгрии, которую Меттерних мечтал уравнять в административном отношении с остальными частями монархии. «Раз уж Венгрией нельзя управлять иначе как с помощью конституции и сейма, — заявил канцлер в 1841 г. на правительственном совещании, — необходимо изменить эту конституцию так, чтобы она позволяла править Венгрией обычным образом». Однако сделать это Меттерниху не удалось: политическое брожение в Венгрии было уже слишком сильным, и любое покушение на традиционные вольности немедленно вызвало бы мятеж.