Аргентина. Локи - Андрей Валентинов

Лонжа тоже пришел. После караула очень хотелось спать, но уговорили. Думал, пойдет речь об эсэсовском новоселье, но камрады собрались вокруг свежего номера «Беобахтера». Партийная печать среди саперов не пользовалась популярностью, но на этот раз что-то зацепило всерьез.

– «…Итак, совершенно очевидно, что еврейский народ наряду со всеми прочими является жертвой всемирной плутократии, лишившей его национального очага и возможности применить свои силы достойным образом. Именно по вине плутократов, наживающихся на крови и слезах простых людей, отношения между евреями и немцами сложились столь драматично. На это прямо указал наш великий фюрер Адольф Гитлер в своей книге…»

– Ага! Это значит теперь велено бить не евреев, а плутократов. Или евреев тоже можно?

Партайгеноссе Рудольф Гесс, заместитель фюрера по НСДАП и нынешний рейхсминистр пропаганды, разразился очередной теоретической статьей, как обычно на второй странице внизу. Из нее следовало, что еврейский вопрос в Рейхе разъяснен хоть и основательно, но все же недостаточно глубоко. Сыны Израиля, конечно, виновны во всех грехах и бедах, однако не в полной мере. Наряду с иудеями, поганками и кровососами, уродливыми наростами на здоровом теле нации, автор не без некоторого удивления, констатировал существование евреев иных, честных тружеников, рабочих и фермеров. Правда, не в Германии, а далекой Палестине. Однако среди колонистов на Земле Обетованной не так мало выходцев из Рейха, что, как подчеркнул Рудольф Гесс, должно навести евреев, еще не уехавших, на правильные мысли. Если бы не плутократы! Вездесущие, они проникли и в Палестину, не пуская туда честных и работящих еврейских эмигрантов. Но это одновременно и удар по интересам Рейха, мешающий гармонизации расовых отношений…

– Выходит, англичане во всем виноваты? Гнобят, понимаешь, бедных евреев. Так и до независимой еврейской Палестины дело дойдет!

– А почему бы и нет? Палестина-то британская!

Лонжу статья не удивила. Кредитная линия «Шрёдер, Рокфеллер и К» висит на волоске. Нацисты, наконец-то спохватившись, пытаются успокоить еврейское лобби в Штатах. Прекращение арестов, облегчение условий эмиграции… Может, и в самом деле еще не поздно, особенно если фюрер сделает «сильный ход», объявив о поддержке еврейского государства?

А вот Гиммлеру и его «черным» такое придется очень не по душе. Старый надежный внутренний враг ускользает, под вопрос ставится само существование СС. Если бороться не с кем, зачем столько хорошо оплаченных борцов?

– Командир, мы здесь!

Лонжа оглянулся. Дезертир Запал и еще один парень, воевал в Трансильвании. «Красный», кличка Любек, камрады за него ручаются. Другие не хуже, но этот – спелеолог со стажем.

– Сегодня, командир? Или поспишь после караула?

Спать и в самом деле хотелось, но Лонжа упрямо тряхнул головой.

– Сегодня! Толкнешь меня в полночь, пару часов подремлю… И достань комбинезоны, а то потом форму не отстираем.

Фельдфебель, кивнув, пристроился рядом. Статью уже дочитали, камрады готовились сцепиться в прениях. Дух партийный собраний неистребим.

– Думаешь, это серьезно? – поинтересовался Запал.

Лонжа пожал плечами.

– Увидим. Если серьезно, Гиммлер должен ответить.

* * *

Из подземелья выбрались уже под утро, грязные, в синяках и ссадинах, но довольные. В последнем коридоре, перед железной дверью, ведущей в подвал одного из пустующих зданий, бывшего продовольственного склада, Любек-спелеолог при свете фонарей еще раз просмотрел наскоро начерченный план. Кивнул, спрятал в нагрудный карман.

– Порядок!

Комбинезоны сняли у самого входа, там же и оставив. Чужие не найдут, дверь оказалась с хитрым замком. Пока сами открыли, три дня прошло.

Шинели, пилотки, ремни… Фельдфебель посветил фонарем.

– Уходим по одному. Любек – ты первый, я последний, у меня ключ…

И не выдержал, засмеялся.

– Поймают, скажу, что по девочкам бегал.

– Так здесь же девочек нет, камрад! – удивился «красный».

– Значит, бегал и не нашел.

Любек исчез. В подвале темно, но фонарь лучше не включать. Не заблудишься, лестница точно направо. Часового при входе нет, только бы у казармы не попасться.

– Рихтер, пошел!

Лонжа шагнул в сухую прохладную тьму. Спелеолог пригодился, сами бы до сих пор блуждали под землей. Те, что строили подземелье, не озаботились поставить указатели.

Лестница… Дверь… Смотрим налево… Направо…

Вперед!

Остановился только у входа в казарму, что-то насторожило. Дневальный предупрежден, отвернется, возле дверей никого нет, разве что Домучик в кустах прячется, личный сыск ведет. Но и это не страшно, одной веревочкой связаны…

Рискнуть? Всего несколько шагов, а там по коридору и налево. Шинель скинуть прямо на койку, затем сапоги…

– Ну, что, Р-р-рихтер? Попались?

И вырос пред ним Столб в красе и силе своей. Прямо из черной тени соткался – темной недвижной горой.

– Тр-р-ретью ночь бегаете? Я тер-р-рпел, тер-р-рпел, но надо и мер-р-ру знать!

Лонжа невольно усмехнулся.

– Это как посмотреть, господин обер-фельдфебель. Может быть, я попался, но, может, и совсем наоборот.

Гора горько вздохнула.

– Дожил! Или не вижу, что с пистолетиком бегаете, гефр-р-райтер? Неужто будете стрелять в бр-р-рата-солдата?

– Не буду.

Приложил руку к пилотке, четко, по уставу и спокойно прошел мимо, даже не оглянувшись.

2

…Над замком гремела поздняя ноябрьская гроза. Старые камни поливал дождь, молнии рассекали низкое, закутанное в тучи небо, гром сотрясал башни. Стихия, вырвавшись на волю, явила свою мощь. Камень, вода, небо и белый огонь стали единым целым. Смирись, человек!

Король стоял недвижно, подставив лицо тугим холодным струям. Только здесь, в самом центре бури, он был по-настоящему свободен. Дневная суета, надоедливые министры, подлецы в расшитых придворных мундирах – все это исчезло, унеслось с порывами холодного ветра. Король улыбался.

Свободен!

…Вот только живот по-прежнему болел. Игла в печени стала уже привычной, но сегодня боль разошлась не на шутку. Не уйти, не спрятаться даже в сердце грозы. И улыбаться совсем не хочется.

Разве он свободен?

Локи помотал головой и, не открывая глаз, привстал, упираясь рукой в жесткий матрац. Как себя ни успокаивай, а боль-предчувствие никогда не обманывала. Плохи дела! Вроде бы все устоялось, в колею вошло, а все равно – плохи.