Летчицы. Люди в погонах - Николай Потапов

Сбитый вражеский самолет растревожил Растокина.

«Люди воюют, а я прохлаждаюсь тут, курорт себе устроил…»

Он повернулся к Тане.

– В свою часть бы теперь… Или хотя бы к партизанам. Таня понимала его состояние и сочувствовала ему.

– Я понимаю тебя…

– Твой батя с партизанами не связан? – спросил ее Растокин.

– Я не знаю… Мне он ничего не говорил.

Пробираться к своим через линию фронта было, конечно, сложнее и опаснее. Проще попасть к партизанам, а от них – к своим.

«Но как выйти к партизанам? И есть ли они в этом районе?»

И все же он попросил ее:

– Ты разузнай у отца про партизан. Хватит мне тут прохлаждаться… Стыдно…

– Да ты только на ноги встал! – укоризненно посмотрела Таня. – Навоюешься еще. И на твою долю хватит.

– Узнай, узнай, я прошу тебя…

– Постараюсь… – неохотно пообещала она.

Вечером, когда стемнело, Таня ушла к отцу. От нечего делать Растокин слонялся возле землянки. Было тихо, лишь таинственно и жалобно шелестели листвой деревья, щедро облитые в эту лунную ночь бледно-молочным светом.

«Пожить бы хоть одно лето в таком вот лесу… Косить сено, метать стога, собирать грибы, ходить по ягоды…»

Его размышления прервали торопливые шаги. Не заметив Растокина в тени деревьев, Таня прошмыгнула мимо. Он окликнул ее.

Подбежав, она впопыхах проговорила:

– Немцы забрали отца… Я тоже чуть не попалась… За мной гнались, стреляли… Надо уходить… Овчарка возьмет мой след и приведет к землянке. Надо уходить…

Не осознав еще до конца всей опасности, Растокин пытался успокоить ее:

– Ничего страшного, в лесу они нас не возьмут… А уходить, конечно, надо…

В землянке они побросали в вещмешок самое необходимое. Растокин перекинул через плечо автомат. Таня взяла сидор[23] и, окинув последний раз землянку, где они провели вместе несколько суток, вышла наружу.

Полная луна поливала землю обильным светом.

«В темную ночь немцы могли не рискнуть, а в эту…» Не успел он об этом подумать, как со стороны деревни раздался тревожный лак собак. Таня схватила его за руку.

– Скорей, Валентин, скорей в глубь леса, там болота… Шла она быстро, и Растокин, прихрамывая, старался не отстать. Из-под ног с шипящим свистом изредка взлетали птицы. Таня вздрагивала, недовольно ворчала. Лай собак приближался, становился громче. Они торопливо уходили в глубь леса, подальше от землянки, где болотистая местность могла укрыть их от преследования и погони. У Растокина кружилась голова, в висках стучали молоточки, тупая боль сковывала ногу. Не подавая вида, он упорно шел вперед, то и дело поправляя на плече бесполезно висевший без патрон и мешавший ему идти автомат.

Были уже слышны не только лай собак, но и отдельные выкрики немцев. Они, видимо, сдерживали рвущихся вперед натренированных псов.

Растокин достал пистолет. В обойме было пять патронов, всего пять.

«Живым меня не возьмут… Не возьмут… А Таня? Как Таня? Что будет с ней?»

Он лихорадочно озирался по сторонам, выбирая удобное место, где можно было бы, укрываясь за деревьями, принять бой, может быть, последний в жизни.

«А Таня? Как Таня? Без оружия?»

Ему стало стыдно за то, что он не уговорил ее вернуться в деревню, где она могла затеряться среди людей и дождаться прихода наших войск, что молчаливо согласился остаться с ней в лесу, чтобы попытаться потом выйти к партизанам.

«Как все глупо! Как глупо…Она погибнет из-за меня… Только из-за меня!..»

Он хотел извиниться перед ней за свою опрометчивость, но Таня опередила его:

– Один патрон, Валентин, для меня… Я не хочу попадать живой к этим свиньям…

Она говорила об этом с таким удивительным спокойствием и с такой решительностью, что Растокин даже опешил, не зная, что ей ответить.

Приблизившись к нему, Таня горячо зашептала:

– Поклянись, что застрелишь меня сам… Сам… – Она порывисто обвила его шею руками, прижалась всем телом, и Растокин ощутил на своих губах ее слезы.

Он задохнулся от ее слов, от нахлынувших чувств.

– Клянусь… я никогда не оставлю тебя одну… Никогда!

– Тогда дай пистолет… Я сама…

– Нет…

Раздалась автоматная очередь, они побежали дальше.

Под ногами временами хлюпала вода, ноги проваливались в раскисшую землю.

Начинались болота, идти стало труднее…

Сзади послышался бешеный топот и рычание пса.

– За дерево! За дерево! – крикнул Растокин Тане.

Встав с ней рядом, он застыл в ожидании.

На освещенной луной прогалине показался здоровенный рыжий пес. Оскалив зубы, он летел прямо на них.

Выждав секунду, Растокин выстрелил.

Пес проскочил по инерции метра два вперед, забился в смертельной агонии. За ним с воющим лаем бежал второй. На этот раз Растокин поспешил с выстрелом, лишь тяжело ранил пса, и он, жалобно взвизгивая, ползал по траве.

Схватив за руку испуганную и притихшую Таню, Растокин потянул ее за собой.

Вода под ногами хлюпала все чаще, болотный запах раздражал горло.

Сзади слышались голоса немцев, стрельба. Пули свистели над головой, ударялись в деревья, сдирая с них щепу.

Вдруг Таня ойкнула, присела.

– Что с тобой? – наклонился к ней Растокин.

– Нога… Нога…

Он провел рукой по ее ноге и чуть выше колена нащупал теплую, липкую кровь.

Растокин взял ее на руки и, качаясь от усталости, пошел вперед.

– Давай я сама… сама… – шептала она, сползая на землю. Сделав несколько шагов, остановилась, обхватила дерево.

– Все, Валентин, не могу… У тебя ведь остались патроны… Похорони меня тут, а сам иди дальше… Через болота…

– Оставь свои глупости! – огрызнулся он. – Давай ко мне на спину, так будет удобней…

Взвалив Таню на спину, двинулся дальше. Сапоги проваливались в болото все глубже и глубже. Он с трудом вытаскивал их из жидкого месива, шел медленно, переваливаясь с боку на бок, словно пингвин. Спина взмокла, по лицу катился соленый пот. Дышал он часто, загнанно, хватая широко раскрытым ртом вонючий болотный воздух.

– Остановись… Отдохни… – слышал он просящий голос Тани, но продолжал упорно идти вперед.

Вконец обессилев, Растокин неуклюже расставил ноги, чтобы сохранить равновесие и не упасть в болото, опустил Таню на землю.