Любовь и смерть в Италии эпохи Возрождения - Томас Коэн

Несмотря на все посягательства на ее достоинство и неприкосновенность, Ливия, кажется, не потеряла равновесия и здравого ума. «Она все время шутит», – как-то сказала Лукреция634.

За год до этого у Ливии появился собственный ухажер, сосед, которого по воле случая тоже звали Алессандро. Как это порой бывает, попытки семьи скрыть дочерей от мира не защитили их даже от глаз обычных поклонников и восторженных юнцов, гораздо более безобидных, чем Паллантьери. В суде, стремясь ослабить вес показаний Ливии, фискальный прокурор методично выпытывал у нее подробности. В ответ на его расспросы она поведала следующую историю. Как и Палантьери, ухаживая за Лукрецией много лет назад, этот юный Алессандро забрасывал подарки на крышу дома Грамаров.

Однажды он бросил мне пару красных шелковых перчаток, молитвенник635 и кольцо – а именно золотое обручальное кольцо [una fede], которые он зашвырнул для меня на крышу. Они были у меня несколько дней. А затем их увидел отец636.

Очевидно, юноша был достаточно хорошо знаком с девушкой, чтобы знать, что ее порадуют книги. Прежде чем Кристофоро успел наложить руку на эти трофеи, Ливия показала их Фаустине637. Затем, обнаружив, что дверь не заперта, ухажер, чтобы оказаться поближе к Ливии, дважды успешно проникал в погреб Грамаров. На допросе, устроенном Палантьери, Ливия рассказывала:

Однажды пришла старушка, жившая в нашем доме, ее звали Катериной, и она умерла совсем недавно. Она сказала: «Там внизу кто-то есть». Катерина хотела спуститься и зажечь свет. Я была наверху, и он ушел. А в другой раз, утром в воскресенье, когда моя мать была больна, он вошел в дом и спрятался в погребе. Я пошла за водой и увидела Алессандро, сидящего на бочке. Он сказал, что не причинит мне насилия, обнял меня и поцеловал. Он не позволял себе большего, да я и была там недолго, ведь я спустилась за водой. Он оставался еще какое-то время, а потом ушел638.

Кристофоро увидел, как он выходит из дома, и накричал на Ливию639. Паллантьери знал об этом случае и рассказал Фаустине640. После того как Лукреция забрала Ливию в свой дом, юный Алессандро встретил ее там и спросил, почему она уехала из родительского дома641. На этом дело и закончилось; если между молодыми людьми и было еще что-то, Паллантьери в суде не смог добиться продолжения истории от Ливии и ее сестер.

Паллантьери давно тянул свои жадные руки к Ливии. Сначала ее защищала Фаустина642. Однако в феврале 1557 года, когда старшая из двух сестер ушла в монастырь, фискальный прокурор взялся за младшую с новой силой, стремясь уложить ее в свою опустевшую постель.

После того как он отправил Фаустину в монастырь, он очень старался, чтобы я осталась дома одна, он из кожи вон лез, чтобы принудить и меня к близости. Мне приходилось обороняться изо всех сил. Он схватил меня, а я бросилась на пол и заползла так глубоко под кровать, что мне удалось спастись. А он пытался угрожать мне – обещал, что упечет меня за решетку в Тор-ди-Нона, а также бил меня, когда не добивался от меня желаемого им643.

Лукреция бросилась на спасение младшей сестренки, забрав ее из дома в свою собственную семью с ее запутанным клубком отношений. В итоге в марте 1557 года Ливия заняла место за столом в доме Лукреции, трапезничая вместе с сестрой и двумя мужчинами, соперничавшими из‐за нее644.

Однако долго это не продлилось. Когда Ливия в июне выходила замуж, она получила приданое в 100 скудо, которое сладил ей подельник Паллантьери Бартоломео Камерарио из Беневента. Хотя этот тип, как мы уже видели, и сам, бывало, на почве похоти одаривал благочестивых женщин, в этом случае он выступил подставным лицом для благотворительности подельника. Секретарь Меруло засвидетельствовал, что Паллантьери выписал платежное поручение на случай свадьбы. Затем Беневенто поставил вторую подпись и отправил чек в банк Скарлатти. Благочестивая формулировка назначения вклада соответствовала заботам военного времени: «Чтобы она молилась Богу о сохранении государства Его Святейшества»645. Остается загадкой, почему Паллантьери отсыпал отвергшей его Ливии в четыре раза больше, чем Лукреции, родившей ему сына. Может быть, потому, что когда-то принадлежавшая ему Лукреция вырвалась из силков? Как бы то ни было, пятнадцати лет от роду Ливия свила гнездышко с маэстро Антонио, сапожником с мастерской близ Сан-Марчелло646.

Когда ее освободили из заключения, у Ливии, по крайней мере, была новая семья, ее собственная, в которую она могла вернуться: муж забрал ее домой647. Как мы узнали из рассказа о последнем визите Фаустины в опустевший родительский дом, замужество Ливии не заставило Паллантьери придержать свои блудливые руки. Но все же добраться до нее ему теперь стало гораздо сложнее.

Даже арест Паллантьери не означал полного освобождения Ливии от его угроз. В ноябре 1557 года, незадолго до того, как она свидетельствовала в суде, брат бывшего фискального прокурора Джорджо и его сын Карло нанесли ей визит, безуспешно стараясь добиться от нее изменения показаний648.

Часть 6: Алессандро Паллантьери, продолжение

Руководствуясь скорее жадностью, чем полетом воображения, Голливуд в погоне за кассовыми сборами часто ставит тоскливый ярлык «сиквела» на третьесортные переделки фильмов второго ряда. Дальнейшие приключения Алессандро Паллантьери заслуживают более высокой оценки. Они стали достоянием истории, государственного делопроизводства, темой хроник и историй о делах государственной важности649. Процесс не стал концом Паллантьери, хотя, наверное, должен был бы им стать. Рвение обвинителя и масса свидетельств уравновешивались блестящей собственной защитой Паллантьери; разбирательство грозило затянуться до бесконечности. 446 листов дела полнятся яростными прениями на латыни о тонкостях толкования закона, бесконечными перечислениями случаев казнокрадства и попустительства, слезливыми заявлениями ответчика о его слабом здоровье, долгом заключении и вообще о гонениях на него. В какой-то момент появляется еще одна жертва сексуального насилия, на сей раз нотарий, с восхитительной канцелярской точностью пересказывающий злоключения каждого органа своего тела однажды ночью, когда еще пятнадцатилетним юнцом в родном Асколи он испытал на себе настойчивые заигрывания со стороны Паллантьери650. Наконец, после долгих десяти месяцев разбирательства суд признал Паллантьери виновным, как и следовало сделать.

Приговор, как ни странно, не сохранился. Зато сохранилось, и притом в нескольких экземплярах, оправдательное решение, принятое вскоре после смены режима. Едва Пий IV в конце 1559 года пришел