Выбор оружия. Повесть об Александре Вермишеве - Наталья Максимовна Давыдова

Хлеб нужен всем. Понятно, что наступающая армия вынуждена будет конфисковать некоторый его запас, однако валюта ей не менее важна, поэтому вариант Воронова-Вронского годился как нельзя лучше. Прибывший вновь лазутчик привез детальную разработку контрактов с Англией. Люди из штаба ВСЮР выказывали заинтересованность в проведении акции. Вплоть до того, что подбросили изрядную сумму в поощрение.

Неожиданно встал на дыбы сам Силантьев, который до того относился к проекту организации благожелательно. Он - патриот! Голодные дети в Питере и Москве останутся без хлеба, а он будет продавать его англичанам? Не бывать этому! Деникинской армии он поможет, но сплавлять урожай за границу, когда в России умирают люди - ни за что. Русский человек на такое не способен. Пусть он купец, барышник, но у него свои понятия.

Воронов-Вронский пробовал его образумить.

- Вы играете на руку Ленину.

- Нет, я хочу, чтобы Деникин вошел в Москву. Я жду его победы. Но и тогда народ в Москве должен что-нибудь есть. А если мы продадим хлеб чужеземцам...

- Помилуйте, каким чужеземцам! Мы за это получим деньги, на которые сможем купить все, что пожелаем, для того же русского народа.

- Мы сейчас имеем право торговать всем, кроме хлеба!

Вишь, какая трепетная душа русского купчины. Ревнитель о благе отечества. Кто бы мог подумать...

Воронов-Вронский попытался воздействовать на. него через Елизавету, но той дурманили голову народовольческие миражи.

Воронов-Вронский с Костиным надеялись, что это силантьевское наваждение скоро пройдет. Не тут-то было! Купец заартачился. Никакие доводы не могли сдвинуть его с места. Жажда наживы, казалось, умерла в нем. Заговорщики кинулись к Малову. Тот по-прежнему изображал скромного труженика, который и помыслить не способен перечить господской воле. Давать советы Сидантьеву - никогда! Воронова-Вронского и самого мучила мысль: Силантьев лучше соображает в таких вещах. Если он не идет на сделку, значит на это есть веские основания. Но какие? Сколько Воронов-Вронский и Костин ни ломали голову, ничего путного придумать не удавалось.

В Лондоне и ставке Деникина тоже ничего не понимали и все более склонялись к мнению, что вся беда в посредниках. Ненадежны.

Меж тем Деникин уже вторгся на Украину. Оба авантюриста нервничали. Богатство уплывало. Силантьев сделался непохож сам на себя или же искусно и коварно вел двойную игру.

В конце марта Елец навестил, тайно пробираясь в Москву, сам Хартулари, начальник деникинской разведки (ехал на заседание контрреволюционного подпольного ((Тактического центра»). Воронов-Вронский свел его с Силантьевым. Встреча также окончилась ничем. Силантьев и Хартулари послал ко всем чертям. Тот был оскорблен. По его мнению, Силантьев спятил и опасен, может выдать организацию чекистам. А те ему за такой патриотический поступок скостят прошлые грехи. Как бы то ни было, дела с Силантьевым немедленно прекратить. При первом удобном случае Силантьева убрать.

Нет, на это Воронов-Вронский решиться не мог. В то, что Силантьев выдаст его ЧК, он не верил. Сотрудничать с большевиками этот елецкий капиталист не стал бы ни при каких обстоятельствах, тем более негласно. Да и как идти на уголовное дело ему, Воронову-Вронскому, режиссеру, философу театра? Организация - да! Авантюра - прекрасно! Но начинать новую жизнь с вульгарного убийства, да еще с убийства человека, перед которым ты, как ни крути, всегда испытывал нечто вроде комплекса неполноценности, не хотелось бы.

Воронов-Вронский метался, не зная, на что решиться.

Прочие члены организации почуяли неладное. От них явно скрывали что-то очень важное, и никакими конспиративными соображениями оправдать это сокрытие было нельзя.

Бывшие офицеры с пехотных курсов и Одинцов, недавно переведенные в Елец, которые уже выразили согласие вступить в военную секцию организации, теперь пошли на попятный. Заколебались и горожане, уже зачисленные Вороновым-Вронским в разряд созревших для активной работы. Проклятые мещане, хозяйчики! Воронов-Вронский подозревал, что кто-то из них обращался к Силантьеву и тот посоветовал не связываться. Вдобавок и Костин, предпочитая синицу в руках журавлю в небе, очертя голову ринулся в свои хлебные спекуляции, которые несомненно грозили провалом. Поляков уже смотрел на него косо и собирался провести ревизию кооператорской отчетности. Верный человек из упродкома предупредил Костина, но тот голосу разума не внял, надеясь до ревизии и подхода белых наворовать столько, чтобы потом сразу открыть собственное дело. У Воронова-Вронского не оставалось даже такого утешения. Кем будет он, когда придут белые? Неудавшийся глава несуществующей организации, много наобещавший и позорно мало исполнивший? Да его, скорее всего, выгонят даже из театра, когда узнают, что он ставил при красных революционные пьесы! Придут белые... А если ЧК обнаружит организацию раньше? И вообразить страшно. Они ведь не посмотрят, существовала она в реальности или была фикцией. Расстреляют за одно намерение. Воронов-Вронский все чаще думал о бегстве. Но куда бежать?

Когда Тихон обратился к нему с просьбой дать взаймы денег, дескать, понтерское счастье от него отвернулось, Воронов-Вронский испугался смертельно. Незнакомый тип, вероятно, психованный, быть может, вор. Это конечно же провокация или шантаж. Кто-то пронюхал про деникинские деньги, кем-то этот человек подослан. Либо чекистами, либо уголовниками. Но ни тем, ни другим не докажешь, что и денег-то уже нет, для поднятия духа они были розданы членам организации, с деньгами Воронов-Вронский обращаться не умел. Нет, эти люди не отстанут. Надо исчезнуть. Загримироваться и исчезнуть...

Тихон не отставал, ждал Воронова-Вронского на улице, караулил в театре. Однако при этом был так почтителен, так неподдельно восхищался талантами «замечательного человека», так трогательно ухаживал за Катей, что Воронов-Вронский понемногу начал успокаиваться. Все-таки режиссерский глаз у него был - не походило поведение этого дурня на любительское актерство, фальши не замечалось, просто немного тронутый и деньги, видно, нужны до крайности.

Катя, которую забавлял странный поклонник, и придумала: а почему бы не отправить Тихона к Силантьеву? Об организации она ничего толком не знала, об английских делах тоже, но - вот женская интуиция - пусть помучается, понервничает Силантьев. Вышибить его из колеи -- авось станет сговорчивее. И Воронов-Вронский мгновенно ожил. Впереди снова забрезжил свет, снова он получал некоторый шанс.

Сочиняя для Тихона подметное письмо Силантьеву, он испытал прилив вдохновения, какого давно уже не испытывал. Да, опять открывалась возможность розыгрыша, обмана, фарса! Он наслаждался разведенной им достоевщиной. Тихон же влюбился в показанный ему текст, ничего лучше, красивше он отродясь не читал. Он распалился по-настоящему, потому и смог увлечь за собой Кудрявцева и Захарова.

Насколько вероятен был в этом розыгрыше смертельный исход? Кто взялся бы предсказать? Об этом Воронов-Вронский думать не хотел. Но в том, что Тихон - парень шалый, а дружки его