Кодекс бесчестия. Неженский роман - Елена Котова

– Тебе бы только тусоваться, – назидательно вставила Катюня.

– Ма-ам! Ты в этом вообще ничего не понимаешь!

– Может, тебе у Платона Валериановича на комбинате на севере годик поработать, потом в армии послужить…

Александров чувствовал, что вот-вот сорвется. Лида, гадкий разговор с Алистером, дурацкий ланч… Сергей упрямится, а Катька его подзуживает…

– Костя! Что ты несешь! Ребенок на перепутье, а ты с ним говоришь, как на партсобрании.

– Вот именно, – буркнул Сергей, встав из-за стола. – Приехали из совка и шмон тут наводят. Я спать пошел. Не поеду я в Москву.

– Поедешь как миленький! – с удивительной последовательностью крикнула ему вслед мать.

На следующий день Сергей отказался идти с родителями ужинать со Склярами, сказав, что у него тусовка с приятелями и он там заночует. Катюня устроила скандал: «Мы на два дня всего приехали, ты можешь ради матери не шляться два дня?» Александров ее осадил: пусть ночует, за один приезд всего не поменяешь. «Могу себе представить, что тут без нас делается!» – кричала Катюня, и Александров в душе был вынужден признать, что она права. В прошлом году могли бы чаще навещать Сергея, но у него на уме был Милан и только Милан, а потом началось вообще черт знает что. Что-то он упустил с Сережкой.

Сын появился ближе к одиннадцати.

– Сергей, поедешь с нами в аэропорт. По дороге закончим разговор.

– У меня завтра сочинение. Сам кричал вчера весь день, что работать надо.

– Мужик, ты давай, не заводись. Не хочешь ехать в аэропорт – не надо. Ничего это не изменит. Ты зол на меня, на мать…

– Ничего я не зол! Приехали тут шмон наводить…

– Сережа, что ты повторяешь это второй день, откуда такие слова? Мы с отцом тебе… – начала было Катюня, но Александров метнул на жену свой известный жесткий взгляд. – И нечего на меня глазами зыркать. Что вы меня все время затыкаете!

– Мужик, – Александров подошел к сыну, обнял его за плечи, тот попытался отстранится, но отец повернул его к себе лицом. – Давай, остынь. Извини, если я в чем-то не прав, но уже март. Дай отвальную своим корешам – и в Москву. Апрель – май позанимаешься с репетиторами, летом поступишь в академию. Проучишься год, а дальше, я обещаю, насильно тебя там держать не буду. Сядем, поговорим и вместе решим, что тебе делать дальше.

– Я не поеду в Москву.

– Ты поедешь в Москву, и ты сам это знаешь. Позвоню тебе послезавтра.

«Во всех отношениях поездка в Лондон удалась, – Александров укутывал ноги Катюни пледом в салоне самолета. – Лучше не бывает. Сережа, Катюня… И с Лидой плохо поговорили, и вообще…»

Стояла ли Маша за этим «вообще» – сказать было трудно.

Пролетело еще полгода. Сережу приняли в академию, куда он ходил через пень-колоду. Терся в киношной тусовке, якобы делал какие-то рекламные ролики, являлся домой глубокой ночью, часто пьяным и, похоже, обкуренным. Катюня истерила, что нельзя было привозить ребенка из Англии. Александров признавал, что эти малолетние крысеныши – убогая компания, но иной среды в этой стране у сына быть не может. Те крысеныши, что перерастут подростковый идиотизм, станут людьми, остальные выпадут в осадок. Такова Россия, и не факт, что в Англии было бы лучше.

Катюня кричала, что родители крысенышей, приезжающих на тусовки в лимузинах с охраной, готовы платить за все, что натворят их дети. Только ее муж считает, что сын обязан справляться со всем сам. Не хочет понимать, что в этой клоаке, куда он сына засунул, с ребенком может всякое случиться. За наркотики могут прищучить, шалава упоротая на тусовке может в окно шагнуть, а его виноватым сделают. И что за ответ: «Это наша страна, и сын должен научиться в ней жить»? Что за позиция: «Вылетит из института, значит, пойдет в армию»?

Конечно, Александров и сам не хотел, чтобы Сережка попал в армию. Чушь это, что армия может кого-то воспитать. Какое воспитание, если там одно отребье, которое и воспитать может только отребье. На это Катюня заходилась с удвоенной силой.

Сначала Александров созванивался с Лидой часто, потом все реже, хотя нередко ловил себя на мысли, что думает о Маше. Со Скляром встречался тоже редко, тот постоянно летал то в Европу, то в Канаду, разрываясь между металлом и лесом. А Александров все еще верил, что может спасти банк.

Претензии к банку росли со всех сторон – налоговая, «счетка», Росмониторинг, не говоря уже о ЦБ. Из семи синдицированных кредитов они реструктурировали четыре. Вслед за пулом, где были RBS и Mediоbanсa, отказались пересматривать условия еще два. В западной прессе стали появляться публикации, что Mediоbanсa первым из мировых рыночных игроков понял, что в крупнейший российский Русмежбанк деньги закачивает государство, чтобы тот финансировал производство вооружения. А банк попутно финансирует еще и российских рейдеров… Отток пассивов остановить не удавалось, клиентская база съеживалась, как стираный носок – эффект домино и испорченной репутации. Пригожин уже не скрывал своего раздражения визитами Александрова и все неохотнее давал отсрочки по приведению показателей в соответствие с нормативами.

Теперь Александров звонил Лиде разве что раз в месяц. «Как дела?» – «Хорошо, девочки учатся». – «Ты получила деньги?» – «Да, спасибо. Ломаю голову, как быть. Нельзя же висеть у тебя на шее». – «Что за глупости, мы же договорились… По крайней мере, до конца Машиного университета». – «Тане скоро тоже поступать. Надо, чтобы она получила стипендию хоть где-нибудь». – «Не надо хоть где-нибудь, дело не деньгах…» – «И в деньгах тоже, пусть старается». – «Ты по-прежнему работаешь в библиотеке?» – «Да, мне нравится. Университетский город, интересные люди». – «А Маша как?» – «Стала совсем англичанкой. Много времени проводит на вечеринках, в каких-то диких компаниях». – «Это нормально». – «Повзрослеет, ей надоест, правда?» – «Конечно»…

Осенью Коля пришел к нему с тяжелой темой. Надо продавать часть банка. Александрову взглянул на него с нескрываемой неприязнью, но Коля был к этому готов.

– Давай спокойно, Костя. Реальность такова, что новых клиентских денег на рынке уже не собрать. Мы в немилости, и это уже не переломить. Нет другого выхода, как продать часть капитала.

– Отдать наш банк…

– Все продается, и все покупается. Самостоятельность лучше, чем союз с кем-то, но быть с кем-то лучше, чем не быть совсем…

– С кем-то или под кем-то?

– Считаю, мы должны встретиться с Беляковым.

– Беляков – рейдер.

– А кто не рейдер? Скляр, что ли?

– Он захочет контрольный пакет.

– Любой захочет контрольный пакет. Никто не пойдет младшим акционером в убыточный банк.

– Почему именно Беляков?

– У него длинные деньги и хороший лоббистский ресурс, сравнимый с нашим. У него нет банковской лицензии и нет банковских кадров. Наконец, у него масса инвестиционных проектов, а это новая клиентура. Если сложится нормальный альянс, вместе мы выстоим. Рулить по-прежнему будешь ты, он в банках мало понимает.