Меняла Душ - Дмитрий Самохин

Матвей был уже в двух шагах от дома, когда почувствовал неприятное ощущение, будто его просвечивают рентгеном насквозь. Он остановился, огляделся по сторонам, но никого не увидел. Пустынный солнечный двор с тремя высыхающими лужами и детворой, копошащейся на детской площадке. Никого, кто бы мог пристально разглядывать Матвея, но Ставрогин чувствовал взгляд. Это ощущение не покидало его, пока он не заглянул в супермаркет. Дома в холодильнике было точно на антарктическом материке: холодно, пустынно и одни льды кругом. Покидав в корзину пельмени, сметану, хлеб, четыре бутылки пива, шмат буженины и какой-то весьма аппетитной ветчины, Матвей прошел на кассу и расплатился со своей зарплаты грузчика.

Выйдя на улицу, он зашагал к дому, настороженно прислушиваясь к себе, но ничего постороннего уловить не сумел. Войдя в парадное, он взбежал по ступенькам к лифту и вызвал кабину. В холле был полумрак. Сюда не проникал солнечный свет с улицы. Только несколько электрических лампочек освещали лестничную площадку первого этажа.

Внезапно Матвей почувствовал холод. Арктический, пронизывающий насквозь, совершенно несуразный рядом с летней жарой, что царила на улице. Он увидел, как у него на глазах на дверях лифта стал скапливаться конденсат, который тут же кристаллизовался. И вскоре вся поверхность лифта была покрыта инеем.

Ставрогин вновь почувствовал чужое присутствие. Он резко обернулся и увидел серую тень, которая скользнула по стене.

Вдалеке лопнула лампочка. Затем вторая. Третья. Точно кто-то невидимый приближался к Ставрогину по коридору, по пути разбивая электрические светлячки в крошево. Матвей не успел испугаться. Ледяная удавка опустилась на горло и сжала его. Мозг вскипел от недостатка кислорода. В голове забилось пламя паники. Но тут же удавка ослабла, опало и пропало чувство, точно кто-то за ним наблюдает. В коридоре было так же темно, но стало теплеть. Холод всасывался в стены.

Прозвучал звуковой сигнал, и открылись двери лифта. Матвей вошел в кабину и нажал на родной восьмой этаж. Кабина начала медленное восхождение наверх.

* * *

Матвей расположился на кухне. Убрал пиво в холодильник, дабы охладилось до замутнения стекла, поставил кастрюлю с водой на газ и бросил туда полчайной ложки соли и лавровый лист для аромата пельменей. Включив телевизор, на который после рабочего дня он обращал внимания не больше, чем на одинокого обессилевшего комара, Ставрогин сел за кухонный стол и, подперев голову руками, крепко задумался.

Он понял, что с ним произошло что-то ужасное. Он понял, что боится своего таланта. Не только самого таланта как явления, но и всего, что могло расти с ним вместе. Что это за великое оледенение лестничной площадки? Чье присутствие он ощущал по дороге домой? Матвей не видел разумного объяснения происходящему. И ничего не мог понять. Но одновременно с потаенным животным испугом, идущим из тьмы веков, в Матвее жило любопытство. Ему было интересно еще раз попробовать себя в Изменении, поэкспериментировать с человеческим материалом. Аж руки чесались, как хотелось исправить чужую несчастную судьбу. Только вот в голове Ставрогина под жирным восклицательным знаком благоухал напоминанием цветущий образ Юлии Карасевой, девушки, которая вроде и была его, а вроде бы ее никогда и не существовало. Хотя в этот раз, после исправления, которое он совершил над Ваней Буровым, Матвей ничего не потерял.

Ставрогин остановил себя на этой мысли и стал с тщательностью перебирать в памяти всё свое имущество и круг знакомых. Он искал потерю, но, тасуя в памяти самые дорогие события, не заметил ничего существенного. Вроде всё цело и на месте.

Вода на плите закипела. Матвей поднялся, разорвал пачку с пельменями, и они брызнули на пол. Матвей нагнулся, стал собирать их с пола и сдувать налипшую пыль. Не удовлетворившись чистотой полуфабриката, Ставрогин ополоснул их под краном и забросил в воду. Во входную дверь позвонили. Ставрогин насупился, недоумевая, кто бы это мог прийти к нему без предварительного звонка. Но открывать пошел. Глянул в глазок и обнаружил, что на пороге топчется Леха Сунцов, сосед, с которым Матвей тесно дружил в детстве, что называется «мы с ним росли в одном дворе», но вот уже лет десять как Ставрогин при встрече с Сунцовым лишь здоровался, не допуская к тесному общению.

Матвей удивился, но дверь открыл.

— Привет, Ставр, — поздоровался Сунцов, оживляя в памяти Матвея детское дворовое прозвище

* * *

Он вынырнул из забытья и почувствовал жуткую головную боль.

Он увидел размытый силуэт, который склонился над ним. Смазанное лицо, лишь одна четкая деталь — густая борода, имеющая форму черного пятна. Не за что уцепиться.

— Мы так и будем его ширять? — донесся чужой голос, словно звучащий из другой вселенной.

— Босс сказал колоть! — произнес склонившийся над ним силуэт. — Кажется, он еще не решил, что с ним делать.

В руку Матвея впился инъектор, и новая порция забытья разлилась по венам.

Ярослав не мог поверить в то, что Костарев решился его устранить. А ведь и не подкопаешься! Нетрезвый пилот разбился, не сумев совладать с управлением флаером. Идеальная версия, чтобы полиция всё спустила на тормозах, а если при этом использовать хорошую порцию денежной смазки, то дело проскользнет так быстро, что его никто и не заметит. А человека нет! А если нет человека, то и проблем соответственно нет.

Яровцев поднялся из снега и на дрожащих ногах приблизился к месту крушения флаера. Стальная птица была объята огнем. Жадное пламя глодало скелеты слившихся в экстазе машин. Подойти ближе чем на несколько метров оказалось нереально. Жаром обдавало так, что того и гляди костюм и волосы воспламенятся. Яровцев разглядел, что его падение остановил «Форд Ирбис», новейшая модель флаера представительского класса. Пламя на миг расступилось, открыв лобовое стекло, и Ярослав увидел, что за штурвалом находился человек. Его тело неестественным образом было вмято в приборную доску. Помочь ему Ярослав ничем не мог. К костру было не подступиться.

Яровцев отступил на шаг, вытащил трубку и, направившись бегом к лифтам, попытался во второй раз дозвониться до Зубарева, но Сергей молчал. В душе Ярослава шевельнулось недоброе предчувствие. Нельзя было оставлять друга одного в логове врага, но кто бы мог подумать, что Костарев так рано начнет войну.

Яровцев добрался до лифтовой площадки. Двери одной из трех кабин открылись, и на парковочную площадку выпрыгнули трое мужиков. Двое из них были одеты в домашние халаты, третий был облачен в голубую форму и в фуражку, явственно говорящую о том, что он находится при исполнении служебных обязанностей. В голубой форме Ярослав угадал домоуправа, совмещающего функции домовой охраны.

Домоуправ попытался перегородить Яровцеву дорогу:

— А вы кто такой? Ну-ка документа… А-а!

Домоуправ взвыл, когда Ярослав перехватил направленную ему в грудь руку и резко заломил ее вверх, поворачивая мужика к себе спиной.