Эйнит - Ольга Горышина

— Они опять поругались, — бросил Дилан, не оборачиваясь. — Отец уехал к О’Ралли, а мать плачет.

— А говорил, что не ругаются, — Эна шла следом, понимая, что обязана пригласить его на чай, пока тот не сделал это сам, запросто ввалившись к ним в дом.

— Не ругались, пока вы не приехали, — Дилан резко остановился и повернулся к Эне. — Это все из-за твоей матери.

— Чего? Мать-то моя тут причем?

Дилан пожал плечами.

— Твоя мать может и не причем, а вот мой отец...

Он подтянул тяжело дышащую собаку и пригладил ей уши.

— Говори прямо!

Эне показалось, что ее дыхание перекрывает собачье.

— Куда прямее-то?!

Эна поймала брошенный поводок.

— О чем со мной-то говорить хотел?

— Ни о чем, — бросил Дилан и махнул рукой. — Надоели они мне все: и родители, и школа, и кошка эта... Ты знала, что лисица здесь живет?

Эна покачала головой.

— А отец знал, — Дилан шевелил в траве пальцами, явно продрогнув. — Потому собаку больше не разрешил завести.

— И мне велел не подходить к кустам.

— Ты собаку теперь не выпускай, ладно?

— Чего я ее, на цепь теперь посажу?!

— Хозяину верни.

Эне даже показалось, что Дилан заскрежетал зубами.

— Верну, — Эна передернула плечами от ночного холода. — Перед отъездом верну. А год твоя лисица потерпит. Чай будешь? Или мать мою видеть не хочешь?

— Спасибо, я бы с радостью, да... Я домой пойду. Противно все это.

Дилан не прощаясь, зашагал прочь.

— Что тебе противно? — бросила Эна ему в спину. — Может, у твоих родителей все плохо, а вот у моих все хорошо. Так что хватит мою мать в ваши семейные проблемы впутывать!

Дилан, не обернувшись, побежал к кустам. Эна подтянула собаку.

— Сдалась тебе эта лисица! Лучше бы этого придурка прогнала!

Терьер лишь завилял хвостом. Эна потрепала его по холке и потянула за поводок к дому.

— Джинджер! — Эна произнесла имя почти шепотом, потому как узнала мелькнувшую за окном тень. Это точно не Дилан. Слишком уж она большая, слишком знакомая. Но как Эйдан умудрился залезть на дерево?!

Терьер продолжал преспокойно спать, будто потерял слух. Стук в окно по необъяснимой причине не разбудил его. Эна спустила с кровати ноги и чуть не наступила на собаку, но и тогда та не шелохнулась, и Эна на мгновение испугалась, что терьер мертв. Кто ж знает, чего он накопал там в лисьей норе! Но нет, пес поскуливал во сне прямо, как она сейчас от страха, ощупью пробираясь к темному окну.

Вглядываться в темноту не пришлось. Привычный ночной гость стоял в отдалении, освещенный тусклым лунным светом, едва пробивающимся сквозь затянувшие небо тучи. «Не смей выходить из дома!» — орал внутренний голос, но его заглушал стук рвущегося наружу сердца. Она должна поговорить с Эйданом начистоту. Иначе скоро начнет засыпать со светом, если вообще не потеряет сон!

Больше машинально, чем осознанно, Эна схватила в гостиной кочергу, и пошла с ней к двери, хотя прекрасно понимала, что не сумеет замахнуться на Эйдана. Фигура ночного гостя уже темнела за воротами. Эйдан не обернулся, когда она, боясь потревожить тишину скрипом калитки, перемахнула через каменную ограду с тем же проворством, что и в момент бегства с их первого ночного свидания.

— Ты спутала кочергу с флейтой?

Он продолжал стоять к ней спиной, и потому Эна достаточно громко прислонила оружие Малакая к калитке, чтобы Эйдан точно знал, что она исполнила не озвученную им просьбу.

— Эйдан! — позвала она твердо, решив не откладывать разговор в долгий ящик. Смелости хватило на то, чтобы покинуть дом, но надолго ли хватит благоразумное™, чтобы не удаляться от дома в лес?

Сосед не обернулся. Эна считала секунды и удары собственного сердца, опережавшие сейчас любые часы. Она совсем не была уверена в нынешней вменяемости Эйдана. Он почти не пил за ужином, но мог с лихвой наверстать упущенное в обществе доктора О’Ралли.

— Я не Эйдан.

Сердце Эны остановилось. Неужто отец Дилана настолько теряет связь с реальностью, что не признает самого себя? Тогда эта встреча может оказаться куда опаснее предыдущей. Эна нащупала засов, чтобы распахнуть калитку при первом же неадекватном выпаде соседа. Она с тревогой следила, как тот медленно обращает к ней все тело, будто шея утратила способность двигаться отдельно от плеч.

— Я — Деклан.

Он выглядел слишком бледным даже для ночи. Только глаза не горели нездоровым огнем, как принято приписывать душевнобольным, а потускнели на манер перламутра. Штаны все так же мешковаты, только жилетка выглядела какой-то совсем потрепанной. Волосы примялись на макушке, словно он только что потерял кепку.

— Прости, Деклан, — промямлила Эна, понимая, что спорить с соседом сейчас слишком опасно. — Я могу вернуться за флейтой.

О, да, запереться на все засовы, схватить в охапку терьера и дрожать до пробуждения матери — вот что следует сейчас сделать. Эна уже почти отворила калитку, но замерла под жестким ответом соседа:

— Слишком поздно для музыки.

Эна обреченно взглянула в небо, понимая, что не в силах определить по цвету облаков приближение рассвета.

— Нам с тобой осталось так мало времени. Я боюсь не успеть...

А она уже не успела спросить про продолжение фразы, потому что ее будто на аркане потянуло к отцу Дилана, хотя тот даже не протянул к ней руки. Что это такое? Гипноз? Но как ему сопротивляться?! Как прекратить бежать следом за удаляющейся к лесу фигурой? Никак!

Безумный бег окончился у камней, как раз там, где отыскала ее без сознания мать, там, где Эйдан бросил ее, одурманив неизвестным зельем. Сейчас с ней нет ни собаки, ни телефона... Она одна на один с непонятным Декланом, который может оказаться намного опаснее самого Эйдана, если уже не оказался таковым в прошлый раз.

— Когда конь явится снова, для меня будет все кончено окончательно, — в сиплый голос Эйдана незаметно вернулись молодые нотки, или же слова долетали до слуха Эны через звенящую в ушах музыку охватившего ее страха.

— Что кончено? — Эна попыталась сцепить перед собой пальцы, чтобы, если понадобится, дать Эйдану отпор, но те занемели от промозглости ночного леса настолько, что перестали сгибаться.

— Моя надежда на освобождение, — голос продолжал звучать слишком странно, будто исходил не от говорящего, а витал вокруг нее в воздухе. — Если до великого праздника королева не дарует моей душе свободу, я навечно останусь здесь, у озера, чтобы услаждать слух фей своей волынкой. Сто лет ждал я возвращения кольца, потеряв всякую надежду на чудо.