Далекие берега. Навстречу судьбе - Ромэн Сарду

Наступили первые холода. Каждое утро все заключенные боялись услышать известие о смерти Шеннон. На улице прохожие порой садились на корточки, пытаясь увидеть ее сквозь решетку. Они знали, что там томится женщина из песни. Стражникам, стоявшим у ворот Флит, был виден «глаз Каина», и они отгоняли любопытных. Останавливаться перед решеткой было строжайше запрещено.

Шеннон никогда не кричала. Никогда не жаловалась. Всегда вела себя тихо.

Были оборваны все ее связи с внешним миром, и общалась она только с Филиппом благодаря особому коду: каждое утро он дважды стучал по решетке, давая ей знать, что находится в добром здравии.

Шеннон успела дать точные указания Стэндишам: узники Флит не должны были предпринимать каких-либо попыток освободить ее. В первую очередь Шеннон защищала своего сына. Она боялась, что подобные попытки только навредят ему, и выбрала забвение.

В тот год в Лондоне выдалась ужасная зима.

Джон Хаггинс дал Шеннон одеяло, но отказал даже в охапке соломы.

И тем не менее Шеннон выжила.

Вокруг нее засияла своеобразная аура.

Следующая зима оказалась еще более суровой.

Но Шеннон и ее перенесла.

Теперь аура превратилась в легенду.

Однажды ночью какой-то незнакомец выбил на камне над решеткой застенка, выходившей на Флит-лейн:

АНДРОМЕДА

Как дочь Кассиопеи из греческого мифа, прикованная обнаженной к скале, Шеннон Глэсби была принесена в жертву и прикована к камням Флит.

Но в мифе Андромеду освободил Персей.

Шеннон часто думала о Вальтере Муире.

Все эти годы она не осмеливалась ему писать. Ей было стыдно за то, как она повела себя с его отцом. Что стало со спутником ее юности? Она спрашивала себя, что мог сказать ему Августус. Она не забыла страстные письма Вальтера. Он, несомненно, слышал о скандале, вспыхнувшем вокруг Флит. Во множестве статей на эту тему упоминалось имя узницы, ставшей зачинщицей бунта. Но Вальтер, где бы он ни находился, мог прочитать только о мисс Глэсби. Даже если бы он наткнулся на ее полное имя, Шеннон Глэсби, все равно это ни о чем бы ему не сказало. Его Мелибею звали Шеннон Муир. Он ничего не знал о тонкостях ее удочерения.

Проходили годы, но никто не приходил на помощь Шеннон.

«Не беда, ведь у дороги всегда есть конец», — думала Шеннон.

Добросердечные Кен и Марсия Гудрич взяли юного Филиппа под свою опеку. Он вместе с Ребеккой работал вместо Шеннон в «Красном мундире» и мог платить за жилье во Флит, оставаясь рядом с матерью.

Мальчик все время пребывал в мрачном настроении. Он стал угрюмым, молчаливым. Ребекка переживала, видя, что он становился похожим на ее отца, Конрада Стэндиша.

Филипп по-прежнему занимал разрисованную комнату еврея Манассии. Он продолжал читать. Запоем. Особенно он любил читать Ветхий Завет вместе с Ребеккой, которая, отказывая себе во всем, купила ему экземпляр на английском языке. Они стали близки как никогда. Филиппу нравилось, что Ребекка отвергала ухаживания других мальчиков и всегда первой становилась на его защиту.

— Когда все закончится, — говорил он ей, — я, мама и ты поедем в Грецию или в Италию и будем там счастливо жить.

Все заключенные Флит были возмущены несправедливостью наказания Шеннон Глэсби. Ее пример не остался без последствий. После первой петиции было проведено расследование о законности расценок, которые Хаггинсы установили во Флит. Сэра Питера Кинга до глубины души потрясли условия «казематов». И тогда несколько мужчин из Господского дома, в том числе Джеймс Кавено, решили подхватить факел, зажженный Шеннон, и направить новые петиции, обличающие управляющего и его мелкие сделки с законом. С 1723 по 1727 год было написано не менее дюжины петиций.

Ни одна из новых петиций не вызвала такого оглушительного скандала, как первая, но, шаг за шагом, они урезали возможности Хаггинсов манипулировать и удлиняли список их злоупотреблений.

В 1728 году произошло событие, на которое узники и не надеялись: Джон Хаггинс, измученный яростными нападками заключенных и допросами в суде по делам о несостоятельности, судей которого многочисленные петиции поставили в сложное положение, отказался от борьбы, получив на это согласие своего сына.

Хаггинсы выставили на продажу свою должность пожизненного управляющего за пять тысяч фунтов стерлингов, то есть за сумму, в которую она им обошлась.

Эта новость была воспринята с самым глубоким облегчением за всю историю Флит.

Филипп бросился к «Глазу Каина», чтобы через решетку сообщить об этом матери.

Шеннон просто сказала:

— Это хорошо.

Вскоре все узнали, кто будет преемником Хаггинсов. Его звали Томасом Бэмбриджем.

Это был маленький коренастый мужчина, почти без шеи, с лицом, похожим на морду дога, с выступающим подбородком. Узнав о вероятном смещении Хаггинсов, Шеннон подумала: «Даже если нам придется иметь дело с новой скотиной, он, по крайней мере, будет знать, что далеко не все позволено в долговой тюрьме!»

Поддерживаемый Августусом Муиром, Томас Бэмбридж, которого узники уже знали как помощника управляющего, оказался намного хуже, чем Хаггинсы вместе взятые.

Бэмбридж ужесточил правила выхода в город, наказания стали более суровыми. Он был пособником преступников Лондона. Когда те хотели получить выкуп за какого-нибудь несчастного, они прятали его во Флит. Если Бэмбриджу не хватало денег, он приказывал схватить любого прохожего и требовал от него уплатить несуществующий долг. Он подделывал документы, увеличивая и без того огромные долги заключенных. Он не ставил семьи в известность о смерти узника, чтобы и дальше получать деньги, а чтобы сломить тех заключенных, которые не платили вовремя за жилье, он ввел во Флит пытки.

Бэмбридж решительно покончил с практикой петиций. Без ею ведома ни одна записка не могла оказаться за пределами тюрьмы или попасть внутрь. Привратники стали регулярно обыскивать узников.

Джон Хаггинс рассказал ему об особом случае Шеннон Глэсби, пожизненно брошенной в одиночную камеру.

— Не стоит беспокоиться по этому поводу — она не выйдет оттуда при моей жизни! — пообещал Бэмбридж.

Но Бэмбридж был не только менее хитроумным, но и менее осторожным, чем его предшественник. Однажды, столкнувшись с юным Филиппом, Бэмбридж увел его в свой рабочий кабинет:

— Мне плевать, что ты незаконнорожденный сын Августуса Муира! С тем же успехом ты мог бы быть выродком Валпола или архиепископа Кентерберийского. Меня это нисколько не беспокоит. Здесь я хозяин. И никаких поблажек! Веди себя тихо, мальчишка. Пошел вон!

Бэмбриджа обрадовало то, какое впечатление произвело на четырнадцатилетнего мальчика его «разъяснение».

Только однажды Филипп спросил Шеннон, кто был его отцом.