Кодекс разведчика - Сергей Самаров

– У меня уже глаза болеть начинают… – пожаловался Пулат. – Смотрю, смотрю и ни одной рожи не вижу, по которой ударить хочется…

– А у меня шея болит, – сознался Ангел. – Головой во все стороны верчу… И… И, кажется, не зря…

Пулат, позевывая и прикрывая зевоту ладошкой, проследил в направлении взгляда товарища. Один за другим, с интервалом в несколько метров, неторопливо шли по поперечной аллее кладбища три человека. Шли и посматривали по сторонам, словно фотографируя взглядом. Но чувствовали себя не слишком уверенно. Парни не из тех, кто умеет сохранять хладнокровие, и выбор Бислан сделал, кажется, не самый лучший. Впрочем, Ханкалзоров выбирал из того, что у него есть под руками. А под руками не всегда бывает самый подходящий материал… Один, словно на сцене находится, не знает, куда руки деть, и часто куртку передергивает, потому что плечевая кобура ему сильно плечо стягивает. Второй слишком головой вертит, и в глазах не любопытство, а жесткое напряжение. Третий, последний, несмотря на прохладную погоду, краснеет и потеет, словно только что из парилки выбрался…

Чечены прошли в трех шагах… Высчитывали ментов. Потом свернули на следующую аллею. Туда как раз, где вырыта могила для убитой Людмилы Анатольевны… Слишком рано они туда направились. Там нет еще никого…

В кармане куртки Ангела подала торжественный голос трубка, исполняя Гимн Советского Союза. Ангел трубку вытащил, посмотрел на определитель, пожал плечами на незнакомый номер и ответил:

– Слушаю…

– Это Русинов. Как там обстановка?

– Нормально, ждем…

– Леха, Доктор Смерть передал новый разговор Аркадия Ильича с Бисланом. Предупредил, что Ольга будет скорее всего с парнем на мотоцикле «Харлей». Беспокоился, что парень может помешать. Просил о нем позаботиться… Бислан послал на кладбище троих. С единственным заданием заняться мотоциклистом. Ольгу они будут «брать» после поминок…

– Мы этих троих вычислили. Они уже здесь. Похоже, при оружии… Взять их чисто на глазах у всех трудно. Они держат дистанцию и друг друга из вида не упускают. Ищем варианты… Не беспокойся, все равно что-нибудь придумаем… Считай, их осталось двадцать шесть, хотя они и не комиссары, и вообще не из Баку…

– Есть вариант. Их надо сдать капитану Тропилину. Это исполняющий обязанности командира городского СОБРа. Он должен быть там. Запоминай номер… – подполковник продиктовал. – Позвони, встретитесь, покажи капитану. Он – из наших, служил срочную в спецназе. Афганец. Передай, что от меня… Капитан сделает все и без вас… Зовут его Ярослав Вячеславович. Мне показалось, что капитану нравится, когда его имя-отчество произносят без запинки…

– Понял… Мы ему чуть-чуть поможем стать майором… – согласился Ангел.

И тут же набрал номер. Тропилин ответил не сразу. Но Ангел, оглядываясь по сторонам, сразу выделил человека, который вытащил из чехла на поясе трубку. Чехол плохо расстегивался, и потому ответ слегка задержался.

– Ярослав Вячеславович…

– Я слушаю… Кто это?

– Меня зовут Ангел… Самая подходящая кличка для кладбища… Мне только что дал ваш номер подполковник Русинов. Если я вас сейчас вижу, то почешите ухо…

Тропилин почесал ухо.

– Все правильно… По другую сторону аллеи. Два человека около памятника «плачущей матери»… Так его, наверное, можно назвать… Подойдите к нам…

– Понял, иду…

* * *

Ольга очень боялась момента, когда мать будут выносить… Этот момент словно бы олицетворял собой совсем отдельный, отрезанный, безжалостно вырванный и бесповоротно уходящий из жизни отрезок. Грубо, насильственно, против ее воли, ломая ее сопротивление – вырвали и унесли, не оставив никакой надежды на иное, ей требуемое решение… Тот отрезок, когда она была и жила рядом и вместе с матерью. При этом она понимала, что гроб выносить все равно будут, что это необходимо сделать, и готовилась к этому. Отдельными настойчивыми позывами-посылами настраивала себя так, чтобы ее протест не вырвался наружу лавиной, неукротимой и бездумной, потому что, вырвавшись, он откроет сразу и кучу других протестов, которые сведут на нет все старания отца и тех людей, прилетевших из Москвы. Начав высказывать хоть что-то, хоть какую-то малость, и только услышав со стороны Аркадия Ильича маленькое возражение, несогласный жест, которые он делать мастер, заметив, она не удержится и выложит все остальное…

Но делать этого нельзя, и потому Ольга старалась и во всем остальном себя сдерживать. Нельзя расслабляться, иначе она попросту «поплывет» по течению в тот темный и непроглядный омут, что называется истерикой, в надежде разорвать этот существующий сейчас момент, прекрасно понимая, что разорвать его невозможно в принципе.

И хорошо, что словно бы не замечал ее Аркадий Ильич. Замечать-то, наверное, замечал, но близко не подходил. Может быть, у него все же есть остатки совести и ему стыдно? – подумала Ольга. Тем не менее она не испытывала никакого желания простить его. Когда в комнату вошел Андрей, Ольга сразу заметила его высокую фигуру. И увидела, что Аркадий Ильич к Андрею подошел, протягивая стакан с водкой. Но Андрей пить не стал. У него есть удобный повод отказаться. Все-таки за рулем… А Аркадий Ильич продолжал приставать. Но Андрей умеет себя вести в таких ситуациях. Он просто прошел мимо стакана, и к Ольге подошел, руку на плечо со спины положил и так несколько секунд простоял. Она глаза подняла, он наклонился и прошептал ей на ухо:

– Твой отец звонил… Сказал, что Аркадий Ильич звонил какому-то Бислану и жаловался, что я мешаю… Просил мной заняться на кладбище…

Ольга кивнула, ничего не ответив словами…

– Меня ребята там подстрахуют… – добавил Андрей и отошел.

Это хорошо, что Андрей подошел к ней и рассказал. Нет, никакой совести, конечно, у Аркадия Ильича проснуться не может. Но сообщение Ольгу не расстроило, а только вернуло ей силы. Она была из тех, кто перед трудностями не пасует, а их преодолевает.

– Пора выносить… – сказал кто-то в коридоре.

– Сначала венки… Венки разберите… Мужчины… Венки выносите… И табуретки не забудьте… На улице гроб ставить нужно…

Вот и все… Мать прощалась с этим домом, и Ольга тоже, может быть, прощалась… По крайней мере, когда она появится здесь в следующий раз, если появится, это будет совсем-совсем другой дом, и жить здесь уже не будут ни мать, ни Аркадий Ильич… А если Аркадий Ильич будет здесь жить, значит, жить здесь уже не будет Ольга…

Другой дом, другая жизнь…

Но ей уже не казалось, что другой жизни у нее не может быть…

* * *

– Командир, а что они так суетятся? – спросил Сохно, разглядывая двор в узкую щель меж растрескавшихся досок. – Мне улицу не видно… Там машина шумела. Не наши, случаем, уже подкатили?

Шепот подполковника шелестел в наушнике так, что многие слова сливались, но говорить нормальным голосом было нельзя. И Игорь Алексеевич ответил тоже шепотом: