Двенадцать световых лет - Николай Валентинович Гончаров

Тут земляне вновь, пожалуй, во второй или в третий раз увидели улыбку на лице айголианца. Он ничего не сказал, просто кивнул в ответ, и изображение его на секунду как будто стало немного ярче.

Савельев удовлетворенно опустился в свое удобное кресло.

— Не знаю, как вы, а я, честно говоря, немного трушу перед завтрашним полетом, — попытался разрядить обстановку руководитель. — Не каждый день выпадает полет в космос, да еще и на инопланетный корабль.

— Ну, он не совсем инопланетный, — ответил Лэймос. — Усовершенствовал-то я его уже здесь, в Солнечной системе. А переживать, опасаться перед полетом — это нормальная реакция организма. Ненормально было бы оставаться спокойным.

— Я тоже опасаюсь, — подтвердил слова руководителя Андрей Чернеев.

— И я побаиваюсь, честно сказать, — чуть качнул головой Женя Макаров. — Хотя, конечно, безумно интересно.

— И я боюсь, — тоненьким голоском произнесла притихшая Наташа.

— Ничего, я уверен, всё будет хорошо, — улыбнулся окончательно расслабившийся Сергей Алексеевич. — Мы верим в вас, Лэймос!

— Спасибо за доверие! Постараюсь полностью его оправдать.

После напряженного разговора в кают-компании царила какая-то благодушная, расслабляющая атмосфера.

— Лэймос, извините, пожалуйста, — произнес Евгений Макаров, — у меня к вам вопрос. Вы рассказали о своей планете, мы благодарны вам за это. Было очень интересно и поучительно. Но ведь вы наблюдали и за развитием нашей, земной цивилизации, практически с самого её зарождения. Нам интересно было бы узнать о наших предках, хотя бы вкратце. Можно это сделать, у нас целый вечер впереди? Завтра будет некогда.

— Да, конечно. Я могу не только рассказать, но кое-что и показать. Самые значительные события засняты и хранятся в памяти компьютеров, как на этом корабле, так и на основном, который подготовлен для полета к Тэлле. О чем бы вы хотели узнать?

— Сложный вопрос, — растерялся Макаров, — не знаю, о чем и попросить. Всю историю всё равно не охватишь. Хочется и динозавров настоящих посмотреть, и древние цивилизации, и из русской истории что-нибудь.

— А у вас есть записи с Пушкиным? — неожиданно спросил Андрей Чернеев. — Я всю жизнь пытался представить его голос, мечтал услышать его, хотя и понимал, что это невозможно. Голоса Есенина и Маяковского сохранились, а голос Пушкина — нет.

— Это возможно, — отозвался Лэймос. — Записей не так много, но эпизоды дня дуэли засняты. Конечно, я не снимал внутри помещений, это было бы неприлично, но на улицах Петербурга и на Черной речке я съемку проводил.

— А почему же вы не предотвратили дуэль? — как бы с укором произнес Андрей.

— Я вам уже говорил: никогда не вмешивался и не собираюсь вмешиваться в ход земной истории. Пусть всё идет так, как идет. Даже я не могу просчитать, чем может обернуться мое, пусть и мизерное, вмешательство. Если бы я когда-то что-то предпринял, человеческая цивилизация, возможно, уже бы и не существовала. Только объективное развитие земной жизни! Это мой принцип, и я от него не отойду никогда.

— Понятно, — кивнул в ответ Андрей Чернеев.

— Так вот, я могу показать вам документальную съемку того трагического дня. Предупреждаю, там есть страшные, тяжелые моменты. Согласны смотреть?

Савельев, как руководитель, вновь, как всегда, взял ответственность на себя:

— Да, Лэймос, мы готовы. То, что вы сейчас сказали, это откровение для нас. Вы же знаете, что значит для каждого русского Пушкин. Пусть это будут горькие моменты, но мы должны их увидеть.

— Хорошо, через минуту всё будет готово, — отозвался пришелец, — смотрите.

Свет в помещении погас и на свободной стене начало медленно проступать цветное голографическое изображение.

К достаточно длинному, высокому зданию, расположенному на набережной реки Мойки в Санкт-Петербурге спокойным, ровным шагом подходил человек немного выше среднего роста, в военной офицерской форме. Было около полудня двадцать седьмого января тысяча восемьсот тридцать седьмого года. Он подошел к крыльцу, поднялся по ступенькам и несколько раз дернул за веревочку, которая была привязана к колокольчику, подвешенному у входа внутри здания. Через несколько секунд одна из створок массивной широкой двери открылась, и на пороге показался невысокий человек в черном сюртуке, с кудрявыми волосами и большими бакенбардами. Мужчины поприветствовали друг друга и тотчас скрылись за дверьми. Спустя некоторое время человек в военной форме вышел из здания. Вид у него был озабоченный. Быстрым шагом, почти бегом он пошел по заснеженной набережной Мойки в сторону Невского проспекта и спустя несколько минут скрылся за поворотом.

Примерно через полчаса из здания вышел второй человек и пошел в том же направлении, к центральной части города. На плечи его была надета длинная, довольно объемная шуба, на голову — меховая шапка. В руках он держал увесистую металлическую трость. Лицо его было спокойно, хотя и крайне сосредоточено. Человеком этим был Александр Сергеевич Пушкин.

Примерно через час, около двух часов дня, мужчины вновь встретились. Александр Сергеевич подъехал к месту встречи, к началу Миллионной улицы в санях. Там Пушкина уже ожидал его секундант — Константин Карлович Данзас. Спустя минуту они отправились в сторону французского посольства. Через пятнадцать минут или чуть более со времени, когда оба они вошли в здание посольства, Александр Сергеевич вышел один, без Данзаса, сел в сани и уехал. Данзас вышел из особняка спустя еще сорок минут. В левой руке он держал скрученный в трубку листок бумаги. Отойдя несколько шагов от входа, он остановился, развернул листок, несколько минут вчитывался в написанные строки, затем свернул бумагу вчетверо и убрал во внутренний карман шинели.

В следующий раз Пушкин встретился с Данзасом около четырех часов дня в здании, на котором висела большая деревянная вывеска — «Кондитерская Вольфа». Константин Данзас подъехал к кондитерской в санях. За первыми санями следовали вторые. Он поднялся с возка и зашел внутрь здания. В руках Данзас держал плоский деревянный футляр, по углам отделанный металлическими накладками. Сквозь довольно большие окна видно было, как офицер подошел к столику, за которым сидел Александр Сергеевич. Перед Пушкиным стоял стакан из толстого стекла с желтоватой жидкостью. Они обменялись несколькими короткими фразами, Александр Сергеевич осушил стакан до