Побег из гламура - Наталья Александрова

Она чувствовала себя, как героиня сказки «Синяя Борода»,которая вошла в тайную комнату своего мужа. Она одновременно боялась того, чтоможет здесь найти, и хотела узнать правду, какой бы страшной эта правда ниоказалась.

Катя толкнула дверь и вошла в комнату.

Прошедшей ночью именно здесь, в этой самой комнате…

Катя постаралась отстранить от себя воспоминания минувшейночи. Сейчас она должна быть сильной, а эти воспоминания не принесут ничего,кроме слабости и печали.

Чтобы отвлечься от этих воспоминаний, она оглядела комнату.

На стене напротив дивана висела картина в резнойпозолоченной раме. Хорошая копия картины голландского художника Питера де Хоха.Уютный голландский дворик, вымощенный черно-белой плиткой, хозяйка в строгомчепце, служанка показывает ей только что купленную рыбу…

Катя прекрасно знала эту картину, потому что точно такая жекопия висела у Виталия в кабинете.

Она помнила каждую деталь — складки на алой юбке хозяйки,гвоздь в дверном косяке, тщательно начищенное медное ведерко, две фигуры назаднем плане…

И там, за картиной, был скрыт их домашний сейф.

Катя подошла к стене, осторожно сняла картину с гвоздя.

И увидела точно такой же сейф, как в кабинете мужа.

Если она решилась пройти этот путь, если она решилась узнатьправду о своем муже — она должна за—глянуть в этот сейф, должна узнать, чтохранит в нем Виталий.

На первый взгляд эта задача казалась невыполнимой.

Но Катя знала — или по крайней мере думала, что знает — всемаленькие слабости своего мужа.

Среди прочего Виталий очень плохо запоминал любые цифры.

Ему приходилось все записывать — пинкоды кредитных карточеки мобильного телефона, дни рождения друзей и знакомых… В тех случаях, когдазаписывать цифры было неудобно или рискованно, он пользовался всякими мелкимихитростями, упрощающими запоминание.

Так вот в качестве кода домашнего сейфа он выбрал дату ихпервой встречи. Той самой, на концерте Лучано Паваротти. Виталий с гордостьюговорил, что эту дату он не забудет никогда.

Может быть, и здесь он воспользовался тем же самым кодом?

Катя приподнялась на цыпочки и набрала на панели шестьзаветных цифр — 30-11-04. Тридцатое ноября две тысячи четвертого года.

Она помнила этот день, как будто это было только вчера…помнила дивный голос Паваротти, помнила, как Виталий протянул ей программку,помнила его взгляд, полный неприкрытого мужского восхищения…

Неужели и это было фальшью?

Набрав заветный код, Катя нажала кнопку ввода.

И ровным счетом ничего не произошло.

Она почувствовала разочарование. Разочарование и горечь.

Ну с чего она взяла, что муж в этом сейфе использует тот жесамый шифр? С чего она взяла, что знает своего мужа? Ей уже пришлось узнать онем много нового, так что еще одна мелочь ничего не изменит…

Она машинально оглянулась. За спиной, на противоположнойстене комнаты, висело большое зеркало. В нем отражалась она сама, с растерянными несчастным лицом, отражались отставленная в сторону картина, дверца сейфа,хранящего свои тайны…

Женщина на отражении картины стала совершенно другой. Оттогочто она смотрела в другую сторону, неуловимо изменилось выражение ее лица. Внем появилась какая-то тревожная неправильность…

Отражение…

Катя снова повернулась к сейфу и набрала на панелизеркальное отражение кода.

40-11-03.

Вместо тридцатого ноября две тысячи четвертого годанесуществующее сороковое ноября две тысячи треть—его. Только месяц остался темже, а год и число изменились.

Едва дыша от волнения, Катя нажала на кнопку ввода.

Она снова представила себя женой Синей Бороды, котораяпроникает в страшную тайну мужа.

И вспомнила, что Седрик, тот симпатичный бельгиец, с которымона познакомилась накануне, приходится отдаленным потомком этому сказочномуперсонажу…

Раздался отчетливый щелчок, и дверца сейфа открылась.

Катя не почувствовала радости, торжества от того, что еедогадка подтвердилась. Она почувствовала только страх, страх переднеизвестностью. Но нужно было делать следующий шаг. Она запустила руку в сейф,пошарила там…

Сейф был почти пуст. Только в самой его глубине, возлезадней стенки, Катя нащупала какой-то конверт.

Она вытащила конверт и удивленно уставилась на него.

Конверт был адресован ей.

На нем были напечатаны ее адрес и имя — Е. А. Неверовой.

А обратный адрес…

Обратный адрес Кате тоже был знаком: Садовая-Триумфальная,дом четыре, офис двадцать шесть. И имя отправителя — С. С. Ольховский.

Катя вспомнила запрокинутое лицо мертвого адвоката, пулевоеотверстие на его виске.

Она хотела узнать правду… какой бы страшной та ни оказалась.И вот теперь она находится в одном шаге от этой правды и медлит, потому чторешимость ее тает на глазах.

Конверт был вскрыт.

Катя задержала дыхание, как будто собралась прыгнуть вледяную воду, и вытащила из конверта единственный листок тонкой бумаги.

Она бессмысленно переводила взгляд по строчкам, не понимаянаписанного.

Она понимала только одно: все то, что она считала своейжизнью, — ложь, подлая и унизительная ложь.

Ей пришлось сосредоточиться и перечитать письмо, чтобыпонять его содержимое.

В этом письме адвокат Ольховский уведомлял ее, ЕкатеринуАнтоновну Неверову, что она является наследницей скончавшейся в Швейцарии мадамНоры Мерсье и что ей надлежит явиться в его офис двадцатого августа сего годадля ознакомления с завещанием мадам Мерсье и для начала процедуры вступления вправа собственности, предусмотренные этим завещанием. Далее следовали ужеизвестный Кате адрес офиса и телефоны адвоката.

— Двадцатого августа… — машинально перечиталаКатя. — А вчера он позвонил и сказал, что документы готовы… как будто яуже была у него в офисе и он начал оформлять вступление в права…

Она растерянно стояла возле открытого сейфа, разглядываяпрочитанное письмо, и пыталась понять.

И вдруг за ее спиной раздался голос:

— Нашла? Ну что ж, тебе же хуже! Знаешь поговорку —любопытство кошку сгубило?

Этот голос… Когда-то, совсем недавно — или бесконечнодавно? — от одного звука этого голоса сладко замирало ее сердце, холоделируки, кружилась голова, от одного звука этого голоса у Кати словно вырасталикрылья… Но теперь она не почувствовала ничего, кроме страха. Да и сам этотголос звучал теперь совершенно иначе, он казался холодным и беспощадным, какметалл на сорокаградусном морозе.