Тот самый яр - Вениамин Колыхалов

— А Васька наш слушает да ест… видно, к празднику свежую колбасу завезли…

От пережитого на яру волнения сердце фронтовика перекачивало кровь сбойно: грудь то ощущала толчки, то замирала в тревожном ожидании.

«Вот и победный день наступил, а в душе полное поражение… Время не лечит, оно маскирует боль под толщей пережитого… детушки черепами играют на песке… всплывают в памяти народной затопленные баржи с заключёнными… трудно верится в домыслы… про Назинский остров смерти страшные легенды ходят… Господи, да что это за власть на Русь навалилась… её Есенин воспевал, боготворил, а главари мифического коммунизма кровушкой заливают…»

— Ветеран, чего грусть по лицу разлил? Али не светлый праздник сегодня?!

— Октябринушка, муторно на душе — спасу нет. Лучше бы не ходил на мёртвый яр, не ворошил былое…

— Не убивайся, соколик. К жизни и к смерти надо относиться спокойно, как к делу, не нами решённому. Вот через три двора живёт алкаш по прозвищу Губошлёп. Этому гаврику всё трын-трава. Отобрал на берегу Оби у ребят череп, дымокур в нём развёл. Начнёт жар загасать, он прочистит палочкой дырку от карательной пули, раскачает череп на проволоке, как кадило церковное, ждёт появления дыма… Сорок один годок пробежал с тридцать восьмого лихолетья — быльём-будыльём всё проросло… Не казнись, что в палаческой организации службу нёс… Вы все слепые котята были… вас НКВД ослепило…

— Говори, говори… об легчи душу…

— У меня девять классов образования да три академии народных, но в делах житейских и политических кое-что смыслю. Люди в стране — тьфу! Ничего не значат, ничего не стоят. Новые берии не каждый год вызревают. А вылупится вдруг какой из дикого яйца — чины-прихлебатели вознесут его до небес, на пустую демократию не посмотрят… Вот тебе и вся политграмота жизни…

— Наливай, мудрый политик!

— Шампанское открывать не умею: вдруг пробка контузию сделает.

Сидели, застольничали два ветерана — войны и труда. Дымок объелся лакомого кушанья, с ленцой отвалил от личного блюдца.

Гирька стареньких ходиков вытягивала из времени чёткие секунды.

В разгар пира заявился мужичок в камуфляжном костюме, принёс крупных, ещё живых карасей.

Протянув Воробьёву широкую ладонь с пятнышками чешуи, весело представился:

— Васька — сосед… Он же Губошлёп… он же алкаш высшей категории.

Бесцеремонно налив рюмку водки, выдохнув старый перегар, пояснил:

— Мы с Красным Октябрём на правах родни… За Победу, кума! За Победу, гость…

Ветерану понравился разбитной земляк. Было в нём много бесшабашности, задора, житейской отваги.

Вскоре водочка развязала последний узелок на языке. Вася пролистал целую энциклопедию про рыбалку, охоту и непутёвых баб-с. Вдруг вспомнив важное, пробасил:

— Чё на Оби деется — ужасть! Обрушился яр с мертвецами… трупы, как после бомбёжки плывут… военных нагнали, территорию оцепили… Я раньше корешам говорил: добром дело не кончится, вода доберётся до правды…

— Васюта, расскажи всё по порядку.

Обеспокоенная Красный Октябрь сама налила повествователю полстакана «столичной».

— То и говорю: все проделки НКВД разом высветились… Подъезжаю на мотолодке к яру, смотрю — какая-то палка торчит из песка… разглядел ближе, а это рука с зажатым кулаком мне грозит… сухенькая такая, но ощеренная… Вдруг как отпадет от крути тонн двести грунта, а там, а там мертвецы вперемешку… не совсем до воды сползли, а как бы в нерешительности остановились… кому охота тонуть даже мёртвым…

— Дальше что? — торопила Октябрина.

— Дай, кума, водке по глотке разлиться — словами закусывать не привык… ты карасей в воду холодную опусти, дня два живые будут…

— Вот, непутёвый! Тут трагедия людская, он про рыбу талдычит.

— Трагедь не сегодня произошла… Её НКВД сочинили и на яру поставили.

— Это мы знаем.

— Ну, сегодня я первым зрителем был… Нарезаю круги у берега. Дюралька аж дрожит от негодования… На высоте откуда-то военные появились, мне машут, мол, проваливай отсюда… вижу — автоматы в руках… наверно, с парада всем гамузом сюда припёрлись… какой-то старшой целит в меня… думаю — полоснёт сейчас, первого очевидца уничтожит… помчался к своему причалу… и вот я здесь… Пойду карасей водой залью…

Не проронив ни слова за время пересказа события, Натан Натаныч встал и пошёл за повеселевшим рыбаком.

— Василий, неужели ты кулак разглядел?

— Вроде внушительный был… успел отсыреть в подземелье…

Губы у Василия просились навыворот, глаза слезились.

Рассказ о воскресшем кулаке подействовал на фронтовика панически. Не находил себе места, суетился около рыбака, выпытывал подробности:

— Разбух, говоришь, отсырел кулачище?

— Может и местью налился… разберись сейчас… сорок лет на волю рвался… Обь задаст жару мертвецам. Раньше по одному-два трупа с яра скидывала, нынче, по всему видать, до главной ямы добралась. — Иди, наливай по полному стакану, останки помянем.

— Людей помянем, — осердилась на Губошлёпа Октябрина.

— Были люди, а сейчас — кости на блюде.

— Эх, сосед ты мой ненаглядный, разве так о земляках-страдальцах рассуждают?

— Красный Октябрь, слезливую философию разводить не надо… Конечно, рабу под мечом гладиатора погибнуть приятнее, чем от пули НКВД… Кому какой фарт выпадет…

Издалека музыкальным наплывом цедились победные марши.

В дверь громко постучали.

— Вваливайся! — гаркнул Василий.

— Не командуй! — приструнила хозяйка.

Появился щупленький мужик в добротном шевиотовом костюме, поздоровался.

— Привет, Ефим! — ответил за всех рыбак в камуфляже. — Садись, гостем будешь.

— Вась, я к тебе. Некоторых владельцев дюралек в спешном порядке приглашают на пристань. Ты в их числе.

— Зачем понадобился?

— Я к тебе на квартиру, сказали, у Октябрины, — заминая конкретный ответ, схитрил Ефим.

— Не юли, конторская душа!

— ЧП на Оби… обрушение яра…

— Ну-у?

— …Вроде как трупы до воды сползли…

— А мы, значит, их на лодки будем собирать, свозить на берег для перезахоронения?

— Наверно, — соврал конторщик, — поглядывая на водку.

Мудрая Октябрина перехватила взгляд, пригласила к столу.

— Спасибо, спешу. Мне ещё адресов восемь оббегать надо. — Артистично опрокинул поданную хозяйкой рюмаху. — Так ты, Вася, без опоздания. По ящику водки на рыло обещают…

Такой калым устраивал владельца дюралевой лодки.

— Слава Богу, — перекрестилась Октябрина после ухода деловых мужиков, — хоть по-христиански, с почестями захоронят.