Сезон соблазна - Тереза Ромейн

– Можешь смеяться сколько угодно, я это заслужила, – сказала Джулия. – Тетушка сначала страшно разозлилась, но потом ее гнев поутих. Кстати, это она предложила скрыть, что ты расторгла помолвку раньше, чем сложились компрометирующие обстоятельства. И я с ней согласилась.

Луиза лукаво улыбнулась:

– Должно быть, ты неплохо провела время с Джеймсом. Думаю, мне следует уступить вашим настойчивым просьбам – так, по крайней мере, я сохраню надежду когда-нибудь в будущем тоже получить удовольствие в объятиях мужа.

– О, это было замечательно! – вырвалось у Джулии, и она тут же покраснела.

Луиза рассмеялась, и Джулия поспешно сменила тему разговора, чтобы скрыть свой конфуз.

– Пойдем к тетушке. Возможно, она уже получила ответ от Джеймса.

Проснувшись рано утром, Джеймс лениво потянулся и, наслаждаясь прикосновением постельного белья к обнаженному телу, подумал о Джулии, которая совсем недавно была здесь.

С ее визитом жизнь Джеймса резко изменилась. Он наконец-то мог позволить себе любить ее, стремиться к ней, прикасаться к ней. Теперь, после любовного свидания, его тянуло к ней еще больше. Он осознанно стремился к браку с ней, потому что тогда они смогут постоянно быть вместе. То, что между ними произошло, было удивительно, неописуемо, запредельно. Ничего подобного Джеймс раньше никогда не испытывал. При одной только мысли о Джулии у него становилось тесно в паху.

Вчера, как только Хавьер ушел, виконт поехал за специальным разрешением на брак и получил его – правда, не без некоторых затруднений, – и теперь с нетерпением ждал наступления нового дня, чтобы встретиться с Джулией, жениться и уехать в родовое поместье, где они могли бы в свое удовольствие предаваться любовным утехам.

Однако к его радости примешивалось и беспокойство, причина которого – острый язык Хавьера. Джеймс знал, что этот человек ни перед чем не остановится, если захочет разжечь грандиозный скандал. После ухода Джулии Джеймс предложил старому приятелю выпить бренди, пока сам он будет собираться в клуб, а затем попытался объяснить, что визит мисс Херрингтон был простой данью вежливости. И это было ошибкой.

Лучше бы ничего не говорил! Надо было просто хорошенько напоить Хавьера, и тот забыл бы, с кем столкнулся на крыльце его дома. Но стоило Джеймсу упомянуть о Джулии, как Хавьер оживился, словно гончая, учуявшая лису, и принялся расспрашивать о помолвке. Джеймс замялся, не знал, что ответить, и Хавьер сделал из этого свои выводы.

Перебирая в памяти события вчерашнего дня, Джеймс задремал, а когда проснулся, в глаза бил резкий солнечный свет. Бросив взгляд в сторону окна, он ахнул – в спальне стояла мать, это она, судя по всему, только что раздвинула шторы, – и не на шутку встревожился. Мать никогда прежде не появлялась в его холостяцкой квартире.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он, жмурясь от яркого света.

Джеймс натянул простыню до подбородка, чтобы мать не заметила, что он голый. Она вместо ответа бросила сыну газету, которую держала в руке. Прочитав заметку в «Листке светской хроники», Джеймс похолодел. Всего, чего угодно, он ожидал от Хавьера, но только не этого. Виконт надеялся, что ему удастся уехать с Джулией в деревню раньше, чем мать узнает об их отношениях, но теперь их любовное свидание было предано огласке в газете, которую читал весь Лондон.

Поскольку сын молчал, леди Мэтисон обрушила на него свой гнев. Стоя у изножья кровати, она отчитывала Джеймса так, словно ему было шесть лет и он вляпался в лошадиный навоз. Несколько раз мать назвала сына змеиным зубом. «Неужели обязательно нужно цитировать Шекспира[6], чтобы обвинить меня в неблагодарности?» – с раздражением подумал Джеймс.

Леди Мэтисон упрекала сына в том, что он позорит славное имя их семьи, называла негодяем, беспринципным человеком, лишенным благородства. Услышав столько эпитетов в свой адрес, Джеймс невольно улыбнулся, и это еще больше раззадорило мать.

– Не смей улыбаться! Ты смешал наше честное имя с грязью. Глория по крайней мере не была виновата в том скандале, который лег пятном на ее репутацию! Но ты сам выбрал себе невесту, которая никогда мне не нравилась. Я терпела ее только потому, что ты решил жениться из благородных побуждений, из желания спасти сестру. Во всяком случае, ты так утверждал! Ты заключил помолвку с девушкой, у которой было мизерное приданое!

Леди Мэтисон презрительно усмехнулась. К этому времени Джеймс уже оправился от шока, и в его груди начал клокотать гнев. Как смела эта женщина врываться к нему в дом и оскорблять его, виконта Мэтисона? Она не имела права так вести себя. Джеймс открыл было рот, чтобы остановить словесный поток матери, но она не дала ему даже слово вставить.

– И теперь из-за тебя наше доброе имя полощут в газетах, как будто мы люди второго сорта, не следующие правилам приличия и лишенные порядочности! И за что? За то, что ты перепихнулся с дочерью какого-то сельского жителя! Ты утолил свою похоть с выскочкой, которая надеется заманить тебя в свои сети, заставив жениться! Оно того стоило? Ты же опозорил всех нас. Да ты хуже мужа Глории, этого негодяя Роузборо! Ты мне противен! Для утоления похоти существуют шлюхи, следующий раз обращайся к ним.

Слова матери жалили Джеймса как змеи. Лучше бы она впилась ногтями ему в лицо, чем ранила душу несправедливыми обвинениями. Леди Мэтисон оскорбляла не только Джулию, но и чувства сына к ней. Мать зашла слишком далеко, и Джеймс не желал это терпеть.

Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы немного успокоиться, тихим голосом в котором слышалась угроза, виконт процедил:

– Немедленно убирайся из моей спальни, или я применю физическую силу. Жди меня в гостиной, как положено гостям. Я выйду через пятнадцать минут. И не смей больше лить грязь на мисс Херрингтон, мою будущую жену. Если я еще раз услышу из твоих уст оскорбления в свой адрес или в адрес мисс Херрингтон, выставлю за дверь, а кроме того, лишу права жить в доме Мэтисонов, который принадлежит мне. Это ясно?

По правде говоря, Джеймс не любил мрачный фамильный особняк, в котором постоянно гуляли сквозняки, и не собирался там жить, но был готов выселить оттуда мать, если та будет продолжать оскорблять Джулию. Он редко прибегал к власти, которую давал ему титул, но сейчас намеревался ее применить, если леди Мэтисон не угомонится.

Мать обосновалась в особняке на Гроувнер-сквер очень давно, сразу после свадьбы, привыкла к этому дому, и ее напугала угроза сына – Джеймс видел это по выражению бледного, перекошенного от злобы лица.

Она прищурилась, и ее зеленые, как и у сына, глаза превратились в узкие щелочки. Несколько долгих секунд они молча смотрели друг на друга. Затем, не говоря ни слова, леди Мэтисон повернулась и вышла из спальни, а потом Джеймс услышал, как она спускается по лестнице, и вздохнул с облегчением, оставшись один. Тут же он вскочил с кровати, быстро оделся, умылся и пригладил волосы. Без помощи камердинера его сборы длились дольше обычного. Ну что ж, леди Мэтисон придется подождать не пятнадцать, а двадцать минут, ничего с ней не случится, тем более что ему хотелось еще раз заглянуть в газету, которую оставила мать.