Кружево Парижа - Джорджиа Кауфман

кот, готовый к прыжку. Он остановился прямо напротив меня. Оба стройные, подтянутые и одетые с головы до ног в черное, мы были зеркальным отражением друг друга – даже его рубашка была расстегнута, как мой глубокий вырез. Он поднес саксофон к губам и сделал вдох.

Окинув глазами публику, он сосредоточился на мне. Играл он с безудержной энергией, импровизируя свободно и стремительно. Я слушала как завороженная, и он весь концерт не сводил с меня глаз.

На следующий вечер граф должен был сообразить. Он оставил за собой тот же самый столик в центре, Харрис вышел на сцену, поискал меня глазами и кивнул. Он поклонился под аплодисменты и стоял с закрытыми глазами, пока играли ударник и контрабасист. Харрис был в другом настроении, это стало заметно с первых нот. Его, казалось, поглотила музыка, спокойная, мелодичная, на публику он поглядывал незаметно. Только играя соло, он посмотрел на меня, и я заглянула в темно-карие глаза, потом повернулся к пианисту и больше не смотрел на меня до самого поклона, сжимая инструмент в руках.

На третий вечер граф, сославшись на головную боль, вышел из игры, и я была счастлива, что осталась одна. Я попросила официанта передать мистеру Харрису светлого пива вместе с просьбой выпить и побеседовать со мной после концерта.

Исайя Харрис вышел на сцену, кивнул мне и играл с той же энергией, что и в первый вечер, настолько виртуозно, что перехватывало дыхание. Казалось, он играл исключительно для меня. После концерта я сидела, ждала и нервничала.

После смерти Шарля меня не интересовал ни один мужчина, но саксофонист играл с такой страстью, что напомнил мне мужа, а в его умиротворенном состоянии проскальзывала удивительная нежность.

Меня охватило такое мощное чувство – не боль, не радость, а возрождение к жизни. Довольно тосковать и печалиться! Надо жить, так велел Шарль.

Спереди мое платье с вырезом казалось скромным, но сзади спина была открыта до талии, фасон дерзкий и одновременно сдержанный.

Исайя Харрис появился из боковой двери сцены с саксофоном в черном потрепанном футляре. Публика уже расходилась, хотя некоторые еще пили. Если они и заметили музыканта, то не подали вида. Он опустил футляр на соседний со мной стул.

Когда он схватился длинными пальцами за спинку стула, мое внимание привлекли бледно-розовые ногти с кремовыми лунками. Сойдя со сцены, он казался еще выше.

– Сеньора Дюмаре? – обратился он низким мелодичным голосом.

– Добрый вечер, мистер Харрис, – ответила я, надеясь, что мой акцент не слишком заметен.

С английским дело обстояло не так хорошо, но сносно. После отъезда из Парижа я перестала обедать с американскими друзьями Диора, и практики поубавилось – а здесь немногие эмигранты из Америки и Британии стремились поскорее изучить португальский.

– Садитесь, пожалуйста.

Я показала на стул с другой стороны, чтобы, проходя сзади, он увидел мою обнаженную спину. Выдвигая стул, он с любопытством посмотрел на меня.

– Вам понравилась моя музыка?

– Да.

– Извините, но вы не местная?

– Я итальянка.

– Но ваш акцент… Интонация?

– Акцент немецкий.

Он оглядел меня с той же задумчивой, медленной интенсивностью, которую я наблюдала в исполнении музыки.

– У меня была – как это сказать? – непростая жизнь.

Подошел официант.

– Что будете пить, мистер Харрис? Может, кайпиринью? Национальный напиток Бразилии?

Он покачал головой и улыбнулся.

– Благодарю вас, но я не пью.

– Да? – сказала я. – Тогда прошу прощения, а я послала вам пиво.

– Ничего, контрабасист любит холодное пиво. Я возьму сок… как здесь называют плоды страстоцвета?

– Маракуйя, – покраснев, ответила я. – Английское название не совсем правильное. Страсти от него не прибудет, наоборот, захотите спать.

– Надо же, досадно, – ответил он.

Он отдал меню с напитками официанту, сложил руки под столом и, выпрямившись на стуле, как обычно сидят музыканты, посмотрел на меня. Поблагодарив улыбкой официанта, я улыбнулась и мистеру Харрису.

– Миссис Дюмаре, а где же сегодня ваш муж?

Он склонил голову набок, на губах его играла улыбка.

– Мой муж?

С минуту я была сбита с толку, потом рассмеялась.

– Ах да, граф! Мы с ним едва знакомы. Я вдова.

Мне и в голову не пришло, что кто-нибудь подумает, что я как-то связана с графом, но почему тогда мистер Харрис согласился на эту встречу, вот вопрос.

– Извините, – сказал он, и улыбка исчезла с его лица.

– Муж умер почти шесть лет назад.

К моему удивлению, мне было не больно об этом говорить, его смерть стала частью меня, так же, как когда-то жизнь.

– Понятно, – сказал он уже менее уверенно.

– Позвольте мне как следует представиться. Я Роза Дюмаре, модельер.

Я протянула ему руку. Он пожал ее.

– А я Исайя Харрис. Играю на саксофоне.

Его рука была теплой и мягкой, а моя казалась такой маленькой.

Я вздрогнула.

Вернулся официант с напитками и почти благоговейно поставил их на стол. Исайя Харрис в молчаливом приветствии поднял бокал и выпил сок маракуйи залпом, еще и перевернув бокал так, чтобы последние капельки стекли в рот. Он коснулся пальцами губ и поставил бокал.

– Бразильский нектар. Дело в том, миссис Дюмаре, что после концерта выпивка – не для меня. Но я голодный как волк.

– В таком случае, мистер Харрис, вы любите итальянскую еду?

– Я американец, почему бы и нет.

– Тут неподалеку отличный итальянский ресторан.

Я извинилась и попросила подождать, пока я припудрю нос. Освещение в туалете было тусклое, но я посмотрелась в зеркало. Из зеркала на меня смотрела женщина, напомнившая то лучезарное, трепетное существо, которое когда-то покорило Париж. Однако чего-то явно не хватало: подводка размазалась. Макияж подпортился, когда я прослезилась от радости, слушая музыку Исайи Харриса. Я придирчиво осмотрела глаза и, припудрившись, нарисовала новую, четкую линию под нижними ресницами.

Глава 17. Биде

Однажды, подбирая себе в офис помощницу, я беседовала с молодой женщиной, которая поделилась, что, когда впервые приходит в дом к мужчине, в первые минуты старается зайти посмотреть ванную. Содержимое шкафчиков расскажет тебе о нем больше, чем слова и поступки. Слишком много снотворного или лезвий для бритвы, лекарств со специфическим воздействием на организм – а однажды, по ее словам, она обнаружила целый набор хирургических инструментов, скальпели и оснащение для наложения швов, – всего этого достаточно, чтобы придумать причину и унести ноги. Совет был благоразумный, и я приняла ее на работу. По-моему, ее подход к делу был правильный, но не полный. Не только спрятанное от глаз содержимое шкафов и ящиков, но и сама ванная раскрывает тайны.

Есть в ней одна