Мифы Ктулху - Брайан Ламли

Это все, что я запомнил, хотя и довольно смутно. И, как уже было сказано, тогда речь брата показались мне полнейшей абракадаброй. Лишь позже я познакомился с некоторыми старинными легендами, древними текстами и — в прямой связи с бредовыми словами брата — с малопонятным двустишием, приписываемым безумному арабу Абдуле Аль-Хазреду:

Не мертво то, что в вечности пребудет,

Со смертью времени и смерть умрет.

Но я отвлекся…

После того как отзвучали последние слова странного монолога Джулиана, мне потребовалось еще некоторое время, чтобы понять: его больше нет в комнате, и по всему дому гуляет холодный утренний воздух. В комнате брата его одежда аккуратно лежала там, где он ее оставил, но самого Джулиана не было. Он куда-то ушел, оставив входную дверь дома открытой.

Я быстро оделся и отправился на его поиски, которые так и не увенчались успехом. Когда стало светлее, я наведался в полицейский участок, где узнал, к своему ужасу, что мой брат находится «под защитным арестом». Его нашли в северной части города, где он бесцельно бродил по улицам в одной пижаме и что-то бормотал о каких-то «гигантских богах», ожидающих кого-то в океанских глубинах. Похоже, он не отдавал себе отчета в том, чем занят и во что одет. Более того, когда я прибыл на опознание, Джулиан не узнал меня. Очевидно, Джулиан страдал от последствий некоего сильного потрясения, вызвавшего у него посттравматический шок, и совершенно не контролировал свои действия.

Устремив бессмысленный взгляд на северную стену своей камеры, он бормотал какой-то бред. В его глазах читалось откровенное безумие…

В то утро на меня свалилось огромное количество дел, причем малоприятных. Состояние Джулиана было таково, что по распоряжению полицейского психиатра его поместили в психиатрическую лечебницу Оукдин на «осмотр». Обеспечить ему надлежащий уход в этой больнице оказалось нелегко. По всей видимости, руководству клиники в минувшую ночь хватило забот и с постоянным «контингентом». Вернувшись ближе к полудню домой, я первым делом ознакомился с утренними газетами, надеясь отыскать в них объяснение странной выходке брата. Я с радостью, если только можно говорить о радости в подобных обстоятельствах, узнал, что ночная выходка Джулиана меркла по сравнению с драматическими событиями, произошедшими в других местах.

Может показаться странным, но у злоключений моего брата и этих событий оказалось нечто общее, поскольку все они были связаны с умопомешательством ранее нормальных людей или, как это имело место в Оукдине и прочих клиниках для душевнобольных, проявились в ухудшении психического здоровья пациентов. В Лондоне некий зажиточный предприниматель спрыгнул с крыши дома, заявив, что должен «улететь на Юггот». Живописец Чандлер Дэвис, который позднее умер после жестокого припадка сумасшествия в Вудхолме, нарисовал, находясь «в состоянии гипнотического вдохновения», зловещий «Пейзаж Г'харне». Испуганная домоправительница сожгла картину в печке, едва та была закончена. И еще один случай, который с трудом укладывается в голове: приходской священник из Котсволда зарезал насмерть двух своих прихожан, заявив затем в полиции, что его жертвы «не имели права на существование». Еще одно происшествие из той же серии имело место близ Хардена в Дарэме, где полуночные купальщики не успели спасти рыбака, истошно вопившего о каких-то гигантских лягушках, а потом исчезнувшего под водой…

Возникало впечатление, что в ту безумную ночь произошла некая вспышка массового помешательства, которая настигла — точнее (в этом я сегодня уверен), всплыло откуда-то снизу, чтобы затем обрушиться со страшной силой, — людей, наиболее восприимчивых к подобного рода воздействиям.

Но сколь бы чудовищными ни были эти события, не они служили главным источником моих тревог. Я, разумеется, не забыл, о чем бормотал Джулиан в моей спальне; представляете, какой ужас овладел мною, когда я прочел в газете о неком любителе-сейсмологе, зафиксировавшем, по его утверждениям, толчки на океанском дне на участке между Гренландией и северной оконечностью Шотландии…

Что там лепетал Джулиан о всплытии, которого никто не заметит? Выходит, нечто, произошедшее в морских глубинах, не осталось незамеченным!.. Да нет же, это курам на смех! Я усилием воли отогнал страх, охвативший меня при чтении этой газетной заметки. Какими бы сильными ни были подводные толчки, этот факт вряд ли имел отношение к помешательству моего брата.

В общем, я счел за лучшее усмотреть в этом случайность, чем искать причины происшествий той ужасной ночи. Я даже поблагодарил судьбу за то, что газеты лишь мельком упомянули случай с моим братом. Скандал мог существенно повредить нам обоим.

Зато Джулиану это было в высшей степени безразлично — как, впрочем, и все остальное, ибо спустя год он по-прежнему оставался в полубессознательном состоянии, в котором обнаружила его полиция. За прошедшие месяцы его мания приобрела столь фантастический характер, что он прекратился в объект интереса для многих психиатров. В частности, бредовые речи моего брата привлекли внимание одного психоаналитика с Харли-стрит, который так заинтересовался этим случаем, что даже отказался от гонорара. Я навещал брата довольно часто и каждый раз, бывая в Лондоне, пытался вручить доктору Стюарту деньги, но он даже слышать не хотел об оплате своих услуг и не принимал никаких возражений. История болезни нового пациента представлялась ему столь любопытной, что, по его словам, он счел для себя профессиональным счастьем заняться изучением такого причудливого случая душевного расстройства. Просто невероятно, что тот же самый человек, который так достойно показал себя, напрочь был лишен желания вникнуть в мой случай, когда судьба привела меня, как прежде моего брата, в палату для умалишенных. И все же Джулиан попал в хорошие руки, да и в любом случае с моей стороны было бы в высшей степени неразумно настаивать на оплате. Гонорары доктора Стюарта выражались астрономическими — цифрами.

Вскоре после того, как доктор Стюарт взял Джулиана под свою «опеку», я начал изучать составленные братом карты звездного неба, как астрономические, так и астрологические, и взялся за чтение собранных им книг оккультного характера. Тогда я изучил немало произведений подобного рода: работы Фермольда, Леви, Принна и Гезраэля, а также — в запасниках библиотеки Британского музея — труды Магнуса, Глиннда и Аль-Хазреда. Я прочел «Текст Р'лайха» — и «Отчет Йохансена», основательно проштудировал легенды об Атлантиде и My. Я портил зрение, перелистывая древние фолианты из частных коллекций, и находил источники легенд и мифов, относящихся к океану. Я прочел рукопись Эндрю Фелана, тексты допроса Абеля Кипа, свидетельские показания Клейрборна Бойца и Нейланда Колума, повествование Хорвата Блейна. Не ускользнули от моего внимания бумаги Джефферсона Бейтса, и нередко, томясь бессонницей, я размышлял о загадочной судьбе Эноха Конгера.[7]

Наверное, зря я это делал.

Эти занятия отняли у меня почти целый год, но я так и не приблизился к пониманию причин сумасшествия моего брата. Хотя нет, пожалуй, это не совсем так. Думается, он вполне мог лишиться рассудка, начитавшись жутких книг, о которых я упоминал выше, тем более что речь идет о человеке вроде Джулиана, обладавшем натурой куда более чувствительной, нежели у большинства людей. Тем не менее это отнюдь не единственное объяснение. В конце концов, его интерес к подобным вещам был давним, ими он увлекался всю свою жизнь. Мне до сих пор не понятно, как случилось, что интерес этот стал решающим фактором его заболевания. Нет, очевидно, начало всему положил роковой сон, привидевшийся ему на Сретенье.