Лучше для мужчины нет - Джон О'Фаррелл

– Какие еще летучие масла, Джудит? – закричал я. – Тысячи лет женщины рожали без какой-то там летучести. Скорее с падучестью.

– Прекрати, Майкл, – простонала Катерина, еще не опомнившись от последней схватки. – Ты врал мне, ты бросал меня одну, и теперь думаешь, будто можешь заявиться сюда, и я все забуду? Тебе стало скучно одному, захотелось побыть отцом, пока снова не надоест. Так вот, можешь убираться на хрен!!!

Она уже кричала.

– Помассировать тебе ноги? – смущенно предложила Джудит.

– Большое спасибо, Джудит, но мне не надо массировать ноги!

– Послушай, Катерина, ты все правильно говоришь. Но ведь это ты захотела так рано завести детей. Я делал вид, будто хочу того же, но только чтобы ты была счастлива. Все, что я делал, я делал ради тебя.

– А, понятно! Уезжал в свою квартиру, чтобы сделать меня счастливой, да? А я-то думала, причина в другом. Думала, что ты эгоистичная свинья, но теперь понятно. Понятно, что я во всем виновата. Уж прости меня за эгоизм.

– Постой, – встрепенулся я. – Что это за шум?

– Какой еще шум? – переспросила Катерина, недовольная, что прервали ее словесный поток.

Откуда-то доносился далекий жутковатый стон. Словно в шкафу заперли накачанного наркотиками старика, у которого вот-вот сядут батарейки.

– Вот опять. Ужас какой. Что это?

Джудит совсем скисла.

– Это моя кассета. Китовые песни. Помогают Катерине расслабиться.

– А-а-а-а-а, – простонала Катерина.

– Отличная помощь. Китовые песенки! Господи, типичная хиппи. Наверняка это даже не современные китовые песни. Наверняка, китовая классика шестидесятых.

– Г-н-н-н-у-у-у-у-у… – завыл кит.

– А-а-а-а-а! – завыла Катерина. – Послушай, Джудит, не можешь ты оказать мне одну услугу, – добавила она, ерзая от неудобства.

– Да? – обрадовалась Джудит.

– Ты не можешь выключить этот долбаный вой? Хватит того, что я чувствую себя жирной китихой.

– Ну, ладно.

– И прекрати втирать мне в пятки эту вонючую дрянь, а то я блевану скоро.

И мы продолжили спорить. Поскольку Катерина тужилась в схватках, то заведомо находилась в невыгодном положении. Раз или два мне показалось, что я припер ее к стенке, но то просто были особо болезненные потуги. Мы кричали друг на друга, и вдруг я краем глаза заметил, как Джудит сосредоточенно листает справочник "Естественные роды" – раздел магических кристаллов. Катерина заорала, что я думаю только о себе, а я сказал:

– Нет, я тебя люблю, дуреха трехнутая

Она назвала меня эгоистичным ублюдком, а я в ответ назвал ее скулящей мученицей. У меня была новая тактика – отныне я решил не пресмыкаться, а напа дать: пресмыкательство все равно ни к чему не привело.

– Ты меня заездила, и потому должна передо мной извиниться.

– Чего я должна? – изумилась Катерина.

– Извиниться. Да.

Я не знал, к чему приведет моя новая тактика, но отступать не собирался.

– Извиниться перед тобой? Должна? Хочешь знать, что я тебе на самом деле должна?

– Хочу, конечно.

И Катерина вместо ответа со всей силы хрястнула меня прямо в лицо. Я рухнул как подкошенный и ударился головой о металлические кислородные баллоны. Они призваны облегчать боль, но на самом деле очень хорошо умеют причинять ее. Потом Катерина заплакала и принялась колошматить меня пластиковым судном, а я свернулся на полу клубком. Потом у Катерины началась очередная схватка, и Джудит нажала кнопку экстренного вызова.

Во время родов первых двух детей я испытывал странную духовную отстраненность. Во время родов третьего ребенка я испытал физическую отстраненность – с помощью двух громил из больничной охраны. С часок я беспомощно мыкался у больницы, наблюдая, как счастливые клиенты родового отделения входят и выходят, сжимая букеты цветов и мягкие игрушки. У больничного подъезда меня удерживала слабая надежда. Колошматя меня судном по голове, Катерина каждый раз добавляла: "Я тебя люблю". Я думал, что она меня ненавидит, – у нее для этого имелись все основания. Поэтому когда охранники схватили меня сзади за волосы, согнули мое туловище пополам и поволокли прочь, едва не сломав по дороге руку, я парил в эйфории, – словно ноги мои оторвались от земли. Так оно, собственно, и произошло, когда эти гориллы швырнули меня с крыльца.

Спустя время я подковылял к группе счастливых посетителей и попросил передать записку в восьмую палату родильного отделения. В телефонной будке на полу валялась какая-то открытка, я подобрал ее и на задней стороне накарябал записку. Посетители пребывали в таком приподнятом настроении, что попросить их об одолжении ничего не стоило. Правда желание помочь слегка поубавилось, когда они перевернули карточку и увидели обнаженную грудастую мадам и надпись "Повелительница! Пусть она тебя накажет!" Что поделать – другой бумаги под рукой не нашлось.

– Эт-то наша личная шутка, – заикаясь, промямлил я. – Дома она любит настаивать на своем.

В записке говорилось, что я буду неподалеку и страшно обрадуюсь, если Катерина позвонит, когда ребенок родится. К записке прилагался телефонный номер таксофона у Вестминстерского моста. Я целый день провел на скамейке у этой будки. Людей к нему так и влекло, но они натыкались на табличку "не работает", оглядывались на меня, и мы обменивались взглядами, означавшими "Куда катится страна?"

Биг Бен отбивал каждую четверть часа, напоминая, как медленно тянется день. Сидя напротив самых больших часов в мире, я ухитрялся видеть, как тянутся минуты. Лондонский Глаз медленно вращался. Наступил прилив, начался отлив. Я с жадностью проглотил свой обед. Прежде, чем отправиться к таксофону, я подошел к ошалелой супружеской паре, появившейся на больничной автостоянке с новорожденным.

– Поздравляю, – сказал я.

– Спасибо, – ответили оба гордо и потрясенно.

Муж помог жене сесть в машину.

– Э… можно мне спросить? Она ела сандвичи?

– Прошу прощения?

– Сандвичи, которые вы приготовили, когда у нее начались схватки?

– Нет. Странно, что вы об этом сказали, потому что она к ним не притронулась.

– А вы не будете против, если я отдам сандвичи местным бездомным? У нас тут так принято.

– Конечно! Какая замечательная идея.

И он отдал мне сандвичи, газированную воду и даже плитку шоколада. Хотя женщина только что родила, и все ее внимание, казалось, должно быть сосредоточено на младенце, с заднего сиденья донесся твердый голос:

– Шоколад не давай.