Двойник для шута - Виктория Угрюмова

В тот раз архонт искал что-нибудь старинное, редкое, еще им не читанное. Потому его внимание и привлекла толстая книга с листами, пожелтевшими от времени, переплетенная в пунцовый бархат. Ее уголки были схвачены золотыми наконечниками, а застежка выполнена в виде маленькой змейки. Вещица сама по себе показалась Тиррону настолько изящной и интересной, что он забыл о собственной слабости, об усталости и плохом настроении и уселся тут же, в библиотеке, раскрыв пухлый том. Каково же было удивление архонта, когда на первой же странице он увидел несколько строк, написанных рукой его отца.

Нужно сказать, что родителей Тиррон помнил плохо. К отцу его приводили всего на несколько часов в неделю именно сюда, в башню. Лекс Аберайрон, как теперь ясно понимал его сын, был таким же узником в собственном дворце, как и он сам. Отец запомнился архонту усталым, изможденным человеком с бесконечно грустными, умными глазами и кроткой, немного виноватой улыбкой. Он ласково трепал сына по волосам, дарил ему какую-нибудь безделушку, вздыхал и говорил:

— Ну, ступай, играй, пока играется. Ступай отсюда, сынок. Здесь сам воздух больной.

Тогда, будучи ребенком, Тиррон обижался, считал, что отец его не любит. Теперь он знал, что старый архонт пытался уберечь его от зрелища собственных нестерпимых мук.

Матери у Тиррона не было. Нет конечно, была когда-то у архонта жена из знатной семьи, которая выносила и родила ему троих детей: двух дочерей и сына — но она умерла, как умирали все государыни Бангалора. Задолго до старости и как-то в одночасье, словно сгорела. Обе девочки разделили судьбу своей матери: одной не стало в шесть лет, а другой — в восемь. Отец скончался, когда Тиррону исполнилось семнадцать, и теперь архонт мог вспомнить его лицо только по портретам, хранящимся в библиотеке.

Тем более необходимым показалось ему прочитать дневник своего отца, чтобы разгадать хоть какие-то семейные тайны.

Тиррон читал тогда весь день и всю ночь напролет. Он торопился добраться до конца этой скорбной повести раньше, чем появится Эрлтон. От человека в серебряной маске ничего нельзя было скрыть, и архонт считал, что ему крайне повезло в том, что тот отсутствует несколько дней. Тиррон словно разговаривал со своим отцом спустя десять с лишним лет после его смерти, и чувство запоздалой любви, уважения и глубокой скорби по этому умному и светлому человеку переполняло его.

"…Очаровательный мальчик. С тревогой вглядываюсь в его милые, светлые глазки, пытаясь определить — миновала ли его злая участь или он так же опасно болен и теперь обречен всю жизнь находиться под властью Эрлтона. Господи! Погляди на нас из бесконечности! Неужели ребенок должен так страдать?

Сам я плохо помню своего отца. Маг позаботился воспитать меня вдалеке от родительской ласки и тепла. Нынче мне ясно, что мой несчастный отец если и хотел, то не мог ничего противопоставить железной воле нашего жестокого повелителя. Увы! Проклят наш род. И проклятие это — Эрлтон…

…Боль с каждым разом становится все сильнее, все невыносимее. Я бы с радостью принял смерть, но пока мой сын не станет достаточно взрослым, чтобы занять мой трон, маг не отпустит меня в долгожданное, желанное небытие. Я обречен страдать. Я готов страдать и больше, лишь бы Тиррона не постигла эта злая участь, но, к сожалению, уже очевидно, что и его не минула чаша сия, — он болен так же, как и все Аберайроны.

Я постоянно задаю себе вопрос: неужели же Водер Аберайрон — наш предок — не был безумцем. Неужели он сознавал, что делает, продавая себя и все свое потомство в рабство к Эрлтону?! Неужели он думал, что власть — да еще и вымышленная, нереальная, существующая только в воображении окружающих — стоит этих бесконечных мук? И неужели же он не раскаялся в конце своей жизни? Впрочем, я сознаю так же, что все эти вопросы бессмысленны, а главное — бесполезны, и ничего не решают…

…Пусть тот, кому случится услышать мой голос, звучащий здесь, будет уверен, что только тут я не притворяюсь и остаюсь самим собой. Таким, каким мог бы стать, если бы не обстоятельства. И пусть не думает он, что я безропотно переносил все издевательства, что не пытался защитить свое достоинство, что не хотел умереть, как положено умирать мужчинам.

Ты, кто бы ты ни был, читая мое послание спустя годы, знай: сегодня я попытался сразиться с Эрлтоном. И я видел ужас!

В последнее время боль терзает меня с такой силой, что я подолгу вынужден оставаться в постели. Магу это известно, и он нарочно приходит ко мне день, а то и два спустя, когда мои силы уже на пределе и я готов выполнить любую, самую безумную его просьбу. Точнее, не просьбу, но приказ, ибо из нас двоих всегда повелевает лишь он.

Но сегодня мой гнев был сильнее боли и усталости. Я решил твердо, что мне пора либо победить, либо умереть. И когда Эрлтон наклонился надо мной, наслаждаясь моими страданиями, когда его бесчувственная серебряная маска оказалась вплотную к моему лицу, я схватился за нее обеими руками и сорвал ее. О, Боже! Никогда не забуду того зрелища, которое предстало моим глазам: Эрлтон не просто уродлив, не просто отвратителен. Человек не может жить с таким лицом, ибо это не есть лицо живого человека. Это не есть лицо, изуродованное болезнью либо увечьем — это нечто, не поддающееся описанию, и я нахожусь сейчас в окончательной растерянности. Теперь я не знаю, с кем имею дело, и от того еще больше боюсь — не столько за себя, сколько за моего несчастного сына.

Эрлтона невозможно убить, и умереть против его воли нам тоже заказано. Но должно же быть хоть какое-то средство против него, и я верю, что кто-нибудь найдет способ избавиться от этого чудовища. Итак, знайте же: он…"

В этом месте строка обрывалась неровной чертой, и дневник заканчивался. Судя по предыдущей дате, последняя запись относилась к тому дню, когда Лекс Аберайрон покинул этот мир, вдоволь испив из чаши страданий.

Со слезами на глазах Тиррон перелистывал дневник своего отца снова и снова. Там были короткие записи, милые маленькие рисунки, свидетельствовавшие о том, что у старого архонта был недюжинный талант живописца, стихи, написанные, может, и не совершенно, зато живо и легко. Человек, живший под властью своего врага и мучителя, сумел сохранить в неприкосновенности свою светлую душу, и уже это можно было считать победой.

Что же касается Эрлтона, то с тех пор Тиррон часто представлял себе, что он тоже найдет в себе силы сорвать серебряную маску, что тоже узнает тайну мага и завершит запись в дневнике своего отца, чтобы следующие поколения могли начинать с чего-то большего. Однако архонта очень смущал тот факт, что его до сих пор ни на ком не женили. У его отца в этом возрасте уже были жена и двое детей. Похоже, что Эрлтон решил прервать злосчастный род, и Тиррон был последним из Аберайронов. Это его и радовало и пугало одновременно.

— Император здесь, — произнес голос Аластера. — Все ли готовы?

— Да, — как один человек выдохнули члены Совета. Последние события нарушили привычное мирное существование тех, кто отвечал за безопасность империи. И хотя Аббон Флерийский предупреждал о том, что звезды не благоприятствуют императору, случившееся накануне выходило за границы представимого.