Наследник - Кир Булычев

Андрей выхватил эту вещь в тот момент, когда дверь начала открываться. Он кинулся к окну, перевалился через подоконник и успел краем глаза увидеть испуганное лицо сестры-немки. За ней лицо полицейского. Значит, Вревский почуял неладное, прислал проверить…

Андрей кинулся бежать по саду, было совсем темно, он налетал на стволы деревьев, где эта чертова калитка?

Калитка обнаружилась тем, что распахнулась и в нее вбежал полицейский, придерживая рукой шашку. Андрей прижался к стволу.

– Стой! – кричал полицейский. – Стой, стрелять буду!

Пока полицейский, пытаясь определиться, крутился между черных стволов, Андрей выбежал через калитку и помчался вниз. Он знал: через два дома – проходной двор…

* * *

Андрей вернулся в гостиницу почти без приключений. Почти – потому что уже на набережной его поджидал вчерашний преследователь, который, не скрываясь, поднялся за ним до самой гостиницы, отворачиваясь, когда Андрей оглядывался.

Андрей вошел в гостиницу и сквозь стеклянную дверь увидел, как человек в пиджаке прошел мимо. Но теперь Андрей был уверен, что узнает его, встретив днем.

Он взял ключ и поднялся к себе. И тут поймал себя на том, что у него не такое уж плохое настроение. Глаша жива – главное, что жива и выживет. И Сергей Серафимович может вернуться. Ведь Глаша верит в это.

Не раздеваясь, Андрей упал на кровать.

Странно все-таки, почему Ахмет забыл о шкатулке, если Маргарита рассказала о ней? Он мог забыть, но когда разговор о ней поднялся в ресторане на Учан-Су, он должен был вспомнить. Вспомнил бы и сказал. Испугался? Чего? Что Андрей заподозрит его? Чепуха, чепуха…

В дверь постучали.

– Кто там?

– Господина Берестова просят вниз, к телефону, – сказал через дверь половой.

Андрей поглядел на часы. Скоро десять. Телефоны в Ялте были еще в новинку. У Иваницких его не было.

Андрей сбежал по лестнице вниз. Телефон стоял на широкой стойке. Скучный портье протянул Андрею трубку.

– Я слушаю, – сказал Андрей.

– Добрый вечер, вас беспокоит следователь Вревский, – услышал он. – Разрешите вам задать один вопрос?

– Пожалуйста, – сказал Андрей.

– Вы были в Николаевской больнице?

– Да, я заходил туда.

Пауза. Видно, следователь ждал запирательства.

– Я просил вас этого не делать, – сказал он наконец.

– Я хотел увидеть Глашу. Это понятно в моем положении.

– Зачем же тогда вы лезли в палату через окно?

– А как же я мог еще пролезть, если меня не пустили в дверь?

– Не дерзите, Берестов. Вы нарушили порядок.

– Простите, не знал.

– Знали, голубчик, знали… Так что вам сказала госпожа Браницкая?

В вопросе был очевидный подвох. К счастью, проницательный Вревский, видно, не придал проступку Андрея должного значения. Задай этот вопрос Вревский с глазу на глаз, Андрей не смог бы убедительно солгать. Телефонный разговор хорош тем, что ты не видишь лица собеседника.

– Вы же знаете, Глаша без сознания.

– Вы убеждены в этом?

– Может быть, она спала. Я не знаю.

– Вы пытались с ней разговаривать?

– Я окликнул ее, но она не ответила.

– Вот видите, – сказал следователь. – Я же вас предупреждал. Вы могли нанести ей травму. А что вы взяли в палате?

– Я? В палате? А что я мог взять?

– Не знаю, – сказал Вревский. – Спокойной ночи. Завтра увидимся. Завтра в десять жду у себя. В здании суда.

– Спокойной ночи, – сказал Андрей с облегчением.

Портье глядел на него во все глаза.

– Так это вы приходитесь сыном господину Берестову? – спросил он.

– Да, – сказал Андрей. – Спокойной ночи.

В номере Андрей вытащил из кармана тужурки вещь, которую взял у Глаши. Она оказалась серебряным портсигаром. На крышке его были изображены лилии. Видно, там нечто важное, если Глаша даже в таком состоянии не рассталась с ним.

Андрей попытался открыть портсигар, но он был заперт. Андрей покрутил его в руках и спрятал в чемодан, под белье. Потом подумал, что, если кто-то заинтересуется его вещами, портсигар может вызвать подозрения. Он переложил его во внутренний карман тужурки, повесил ее на спинку стула.

– Спокойной ночи, Глашенька, – сказал он, надеясь, что его слова таинственным способом донесутся до нее.

* * *

С утра он был у следователя, который задал ему тысячу вопросов. Вопросы Вревский задавал многозначительно, будто каждый из них вел к признанию. Андрей отвечал спокойно, не таясь, так как не знал за собой никакой вины. Вопросы касались и прошлых отношений в семье, и круга знакомых отчима, а были среди них вроде бы совсем не имеющие отношения к делу – к примеру, где служила Глаша раньше. Андрей подозревал, что и сам следователь не знает, что делать дальше. И никакого плана поисков не имеет, а от этого как бы стреляет по квадратам в надежде попасть в цель.

Если в первые минуты Андрей трусил, не понимая хода мыслей и замыслов Вревского, то после часа допроса Андрей совсем осмелел, и ему стало скучно.

– Александр Ионович, – сказал он, – в любой момент вы можете продолжить ваш допрос. Я не уезжаю из Ялты и буду здесь, пока все не выяснится.

Слова, а скорее тон Андрея следователю не понравились, видно, он сам уже понял слабость своей позиции, но, чтобы оставить за собой последнее слово, строго сказал:

– Я вас официально предупреждаю, что вы не имеете права покидать Ялту, ибо ваше присутствие может понадобиться следствию.

Если следователь думал, что последнее слово за ним, то он ошибся.

– Тогда я попрошу вас вернуть мне ключ от дома, – громче, чем следовало, сказал Андрей.

– Что же вы намерены там делать? Следствие еще не закончено. – Вревский не скрыл удивления.

– Этот дом принадлежит моему отчиму, – сказал Андрей. – И вы не имеете права меня туда не пустить. Поставьте вокруг сотню урядников, но я там буду жить. «Россия» мне не по карману.

– Вы можете остановиться у друзей, – сказал Вревский, проявляя осведомленность. – У Иваницких, например.

– Господин следователь, мне лучше знать, как мне удобнее. Если вы не согласны, то я тотчас же обращусь к адвокату.

– Зачем так строго? – ухмыльнулся Вревский. – Студенту адвокат не по карману.

Он достал из кармана связку ключей, отстегнул нужный и протянул Андрею. И того сразу охватило подозрение – не слишком ли легко согласился Вревский?

– И вы не боитесь привидений? – спросил Вревский, принимаясь писать записку полицейскому.