Крокодил из страны Шарлотты - Иоанна Хмелевская

– Ты взял мои свечи! Бандит!

– Только одну!

– Надо было сказать мне об этом в Копенгагене! Я бы еще купила!

– В другой раз купишь. Не отвлекайся. Свечи отпадают, думай дальше.

Глубоко расстроенная понесенным уроном, я вытащила оставшиеся пять свечей и зажгла. Горели они красивым ровным пламенем, без дыма и копоти, и я, засмотревшись, вспоминала минуты, когда передо мной трепетали такие же вот огоньки. Наши именины – мои и Михала, день рождения Алиции, торжество в связи с повышением Алиции по службе, слегка омраченное, правда, отсутствием лично у меня работы и вида на жительство…

Что-то внезапно замаячило в моей голове и тут же исчезло. Потом вдруг опять замаячило, на этот раз в душе. Было такое чувство, будто я упустила какую-то деталь. Не обязательно связанную с донимавшей меня загадкой, но тоже очень важную.

– Ну? – нетерпеливо сказал Дьявол. Прислонившись к стене, он всматривался в меня с надеждой. – Ты что-то вспомнила. Я же вижу.

– Не знаю. – Я с сомнением пожала плечами. – Эти свечи у меня с чем-то ассоциируются, с какой-то подсказкой, а вот с какой – убей не соображу. Задавай наводящие вопросы, вдруг поможет.

– Попробую. Ты меня натолкнула на одно соображение. Алиция, прямо скажем, была умницей. Обрати внимание – с той самой минуты, как ты наткнулась на микрофон, все, что она тебе ни говорила, имело свой смысл. Каждая фраза была взвешенна, ничего лишнего. Так что вспомни, прошу тебя, все до последнего слова.

Почему-то я стала вспоминать с конца. В конце речь зашла о словарях, именно в них и нашлись потом самые ценные указания – кроме того, где искать груз.

– Кстати, а что было на Розенгардене? – попутно поинтересовалась я.

– Прачечная. Небольшая частная прачечная, куда наведывался Аксель Петерсен и вся его братия – якобы сдавать рубашки. Странно, почему Алиция ни словом не обмолвилась о словарях по телефону? Может, рассчитывала на твою сообразительность?

– Рассчитывала, что кто-то их найдет. Не могла же она постоянно говорить на эту тему, один раз уже упоминала о них перед микрофоном. Боялась, что наведет на след. Вообще всего боялась.

– И потому несла по телефону всякую чушь… Погоди, а может, не только чушь?

– То есть? – насторожилась я, тем более что в голове у меня как будто начало проясняться.

– Мне кажется… – Дьявол наморщил лоб. – Мне кажется, ты сказала что-то очень странное. Постой-ка… Сначала спросила, не хлебнула ли она лишку, потом сказала что-то совсем уж непонятное. Дай бог памяти… «топотала ногами»!

Топотала ногами!

Тут у меня в голове окончательно прояснилось.

– Знаю! – завопила я. – Она мне велела после ее смерти взять себе что-то на память. Ну конечно, что-то очень важное! Господи, что именно?

– Как, ты не знаешь?

– Понятия не имею. Помнится, она сказала: «Возьми себе то, за что ты бралась после визита к благодетелям». Потом добавила: «И топотала ногами». Вот и пойми, что это значит!

– Вспоминай! Ты же всегда похвалялась своей памятью. Все мои грешки помнишь наперечет.

– Твои грешки увековечены в ней как на скрижалях. Погоди, не сбивай меня.

Я закрыла глаза. И сразу передо мной предстала просторная, с амбар, столовая, стол на двадцать четыре персоны, маленький столик, кресла, серебряный подсвечник, серебряный кофейник, чашки королевского фарфора и к ним одна серебряная ложечка. Хозяева пили кофе без сахара и постоянно забывали о ложечках. На столике возвышались бутылка виски, бутылка коньяка и содовая…

Я открыла глаза и простонала:

– Боже, а перед тем мы пили рябиновку!

– Алкоголички! – брюзгливо фыркнул Дьявол.

Я снова закрыла глаза. Все верно, перед тем прикончили у себя наверху бутылку рябиновки – Алиции дали прибавку к жалованью, а у меня дела были хоть плачь, вот мы и разряжались от полноты чувств. На комоде, создавая атмосферу, горели три красивые красные свечи. На последней рюмке рябиновки компанию нам составила дочь хозяев – она пришла нас пригласить вниз, на кофе. Помнится, я положила себе в чашку кусок сахара и стала поспешно размешивать, чтобы потом деликатно, не привлекая внимания, передать Алиции единственную ложечку.

– Чего ты так скрипишь? – зашипела на меня Алиция по-польски, не меняя светского выражения лица.

– У меня глисты, – машинально парировала я, тоже лучась аристократической улыбкой. И сунула ей под столом ложечку.

Вместе с рябиновкой в меня влилась молодецкая бодрость духа. Я с нетерпением вслушивалась в ее болтовню с хозяином дома о погоде, поскольку мне надо было обсудить с ним совсем другой вопрос, неизмеримо важнее. Наконец воспользовалась паузой, когда он стал наполнять рюмки.

– Алиция, если ты немедленно не переведешь разговор в нужное русло, я начну петь, – пригрозила я и торжественно добавила: – Ибо польская народная песня неукротимо рвется у меня из глубин.

– Так! – благовоспитанно осклабилась Алиция. – Из каких таких глубин?

– Из глубин души, сердца, легких.

Разговор катился одновременно на четырех языках. На немецком, английском, французском и датском. В последнем вот это самое «так» всегда оказывалось для меня камнем преткновения. До сих пор, как заслышу, вздрагиваю и начинаю мучительно соображать, то ли мне по-польски сказали «да», то ли на датском «спасибо».

После такой угрозы Алиция поскорей перевела беседу на интересующую меня тему и затем, сократив визит до минимума, потащила меня наверх. Результат разговора оказался самым утешительным, красивые свечи на комоде продолжали красиво гореть, и Алиция извлекла из шкафчика бутылку «Соплицы».

– За наше, стало быть, здоровье! – удовлетворенно провозгласила она.

Родимая народная песня уже неудержимо рвалась из моей груди, и после наполовину опустошенной бутылки мы таки ее грянули. Но не хватающую за сердце «Гораль, небось тебе жаль», а плясовую, как того требовал текущий момент.

В своем воображении я увидела Алицию как живую: вот она самозабвенно притопывает в танце, а потом со стоном хватается за ногу, попытавшись продемонстрировать, как в польском обереке полагается припадать на одно колено. В результате финал плясовой я исполняла соло.

– Потише! – взывала Алиция, рыдая от смеха. – Не топочи так!

Топотала ногами!!! Что-то я еще отплясывала и топотала ногами! Ну конечно, испанские народные танцы! Кастаньеты! Любимые ее кастаньеты! Я бралась за них и топотала ногами!!!

– Знаю! – закричала я, срываясь с места. – Знаю, о чем речь! Как я могла забыть, ведь они висели на стене!

– Что висело на стене? Говори, не тяни!

Взволнованная до глубины души, я готова была сию минуту лететь за завещанным мне наследством.