Дурман - Екатерина Риз

А потом он её отпустил, потому что в гостиной зазвонил телефон. Ира откинулась на подушки, стараясь не показывать своего разочарования, отвернулась от него и приказала себе не прислушиваться к его голосу из соседней комнаты. Особенно, если он будет говорить с женой. У Лёшки до отчаяния хорошо получалось врать. И это злило.

Снова спряталась от его голоса и реальности в ванной, захлопнула за собой дверь и посильнее включила воду в душе. Не смотря на два часа рядом с любимым, на душе было тяжело.

— Так кто тебе работу предложил? Мила?

Ира вышла из спальни, уже одевшись и приведя себя в порядок, посмотрела на Лёшку, который доедал ресторанный салат, сидя на широком подоконнике в гостиной. Обед они заказали на дом, чтобы не терять время в ресторане, поели наспех, а теперь Алексей, судя по всему, навёрстывал. Ира подошла и взяла с тарелки несколько виноградин.

— Почти. Патрик.

Алексей жевать перестал, медлил, вспоминая.

— Почему почти?

— Ну, это ведь она меня с ним познакомила.

— А-а, — протянул он, правда в его голосе не было и намёка на понимание. — И что?

Ира посмотрела на него.

— Ничего. Он вчера предложил, а я вот думаю.

— Это тот Патрик, которого я у клуба видел?

Она кивнула. Убирала со стола грязные тарелки, и поэтому не сразу заметила повисшую паузу. А когда заметила, на Лёшку посмотрела. Он выглядел насторожившимся, жевал и за ней взглядом следил. А Ира тут же возмутилась.

— Лёша, нельзя меня ревновать ко всем мужчинам вокруг.

— А я и не ко всем. Только к тем, кто заинтересован.

— Что ты имеешь в виду?

— Белобрысого верзилу с тоскливым взглядом.

— Боже. — Ира глаза закатила, хотя, это и выглядело глупо. Но не глупее дурацких претензий, что она только что услышала. Отнесла тарелки в раковину, оставшиеся фрукты убрала в холодильник, своим выразительным молчанием показывая, что не собирается объясняться, а тем более оправдываться. Но Лёшка тоже молчал, и он был упрямее, она это отлично знала. Поэтому сказала: — Ты видел его один раз, и то секунд тридцать. Из машины, Лёша!

— Ты хочешь сказать, что я ревнивый дурак?

— Да!

— И ты собираешься согласиться на эту работу?

Ира повернулась к нему, руку в бок упёрла и взглянула с вызовом.

— Двадцать минут назад ты сказал мне, что это отличное предложение.

Он промолчал, вилку облизал, а когда Ира подошла, чтобы забрать у него тарелку, отдал её не сразу. Пришлось задержаться и посмотреть ему в глаза.

— Скажи мне что-нибудь, что меня успокоит.

Это был откровенный шантаж, но Ира поддалась. Негромко сказала:

— Я люблю тебя.

Короткая пауза, потом он снова тарелку у неё отобрал, поставил на подоконник, а Иру притянул к себе и поцеловал. Поцелуй был короткий, но крепкий и чувственный, а потом его руки сомкнулись вокруг неё, и Ира закрыла глаза, окончательно сдавая свои позиции.

— Прости, — шепнул он. Волосы её пригладил и прижался губами к её щеке. — Я больше не буду вести себя, как дурак.

— Мне всё равно. Я тебя и дураком люблю.

Он коротко и не слишком весело рассмеялся.

После её признания Лёшка изменился, Ира заметила. Это удивительно, насколько для него эти слова оказались важными. При этом он в ответ никаких признаний не делал, то ли нужды в этом не видел, то ли считал, что его отношение к ней само собой разумеется. Но пока вёз её от своей квартиры к дому Ириных родителей, пребывал в благодушном настроении, брал её за руку, и о Патрике ни разу не вспомнил. Ире даже любопытно стало, насколько его сговорчивости и понимания хватит до новой вспышки собственнического инстинкта. И на себя смешно было: неужели, понимая все недостатки человека, его всё равно любить можно? Вот так, глубоко и безрассудно? Или она всё ещё наслаждается Лёшкиной сложностью и открытым проявлением чувств, даже если это ревность? Миша её никогда не ревновал, даже намёка на это не было, не говоря уж о претензиях или замечаниях по отношению к проявленному к ней интересу других мужчин. А Лёшка настораживался в один момент. И это было смешно и приятно одновременно. Поэтому и поцеловала его на прощание со всей страстью. Поцеловала, отстранилась, скользнула языком по своим губам и попросила:

— Не думай о всяких глупостях.

Хорошо ей говорить: не думай. А Алексей не мог об этом не думать. У неё был муж, который ещё ждал и верил в её возвращение, а теперь ещё и поклонник объявился. И у всех полно времени, которое они готовы уделять только ей. А у него этого времени нет. Точнее, его не так много, как хотелось бы. Потому что работа, семья и круговорот проблем.

Алексей посмотрел в зеркало заднего вида, когда выезжал со двора дома Ириных родителей, увидел, как она приостановилась на крыльце, глядя вслед его машине, потом даже рукой махнула. А он буквально заставил себя отвернуться и тронуть машину с места. Если бы Ирка знала, сколько времени каждого забитого делами дня, он думает о ней, наверняка впечатлилась бы. И её сегодняшнее «люблю» стало небольшой компенсацией за все его мысли и мечты. Очень бы хотелось верить, что на самом деле любит, что не ошибается и не на пике эмоций это говорит. Хотя, что делать с её любовью, да и своей… страстью, во избежание осложнений, лучше пока называть это так, понятно до конца не было. С каждым днём ситуация всё больше запутывалась. И ясно, что долго это продлиться не может, и нужно будет что-то решать, а он пока не представлял в каком направлении пойдёт, раскручивая клубок.

В офисе его поджидал отец. Что было странно и необычно. Обычно Андреас избегал офисов, его раздражала суета и показная занятость сотрудников, и даже кабинет сына на шестнадцатом этаже высотного здания, с красивейшим видом из окна, никогда не впечатлял. Оказываясь рядом с звонящими без конца телефонами, пищащими факсами и энергичными работниками, он принимался морщиться и впадал в депрессию. Поэтому Алексей и удивился, застав отца в своём кабинете. Правда, совсем не удивился бокалу с коньяком в его руке, видимо, стресс снимал.

— Пап, ты заблудился?

Андреас голову вскинул, на вошедшего сына посмотрел и сказал:

— Витя меня о том же спросил. Сговорились, что ли?

Лёша хмыкнул, прошёл к своему столу и положил папку с документами, которую ему подсунули по пути от лифта к его кабинету.

— Это говорит о том, что тебе точно нечего здесь делать.

— Алексиус, я тебе отец или не отец?

Теперь уже Лёша поморщился, причём не скрываясь.

— Папа…

— Что?! — Андреас голос повысил, а Алексей подумал о том, что он от бывшей жены актёрских штучек всё-таки нахватался, за тридцать с гаком лет-то. — Это имя твоё. Я его тебе дал! В честь прадеда. — Он коньяка отхлебнул и куда тише добавил: — А то звали бы тебя Эрнестином. Посмотрел бы я, как бы ты тогда морщился.