Параллельные - Оксана Алексеева

– Здрасьте-здрасьте, – я отодвинул его с прохода. – Добро нам пожаловать, поскольку там мне жизни не дадут!

– Два часа ночи! – возмутился он, но постепенно просыпался. – И почему втроем? Народ, вы слово «уволены» в словаре посмотреть не успели? А это что там шуршит? – заглянул аккуратно под Гошину руку. – Кошатина?! – и он очень некрасиво выругался на весь красивый холл.

– Это Задрипыш, – умилительно представил Гоша так, будто у омерзительного на вид котенка это имя уже было прописано в паспорте. – Егор Михайлович, мы вас не сильно побеспокоим?

Я захохотал. Вот хотел же добавить встрече иронии, но этот вопрос был просто под завязку наполнен издевательством, даже прибавить нечего. От шока даже продюсер дар речи потерял, отвесив челюсть. Именно этой заминкой мы и воспользовались, чтобы проникнуть в помещение окончательно. Но на все его скандальные реплики я ответил одно:

– Что, уже жалеете о своем ходе? Да вы бы уже мир захватили, если бы не тратили столько сил на войну со мной!

Он неожиданно быстро успокоился:

– Я, Саш, жалею в жизни только о двух вещах – что когда-то встретил именно тебя, а не какого-нибудь пацана с нормальным характером, и что когда тебя начали топить, я не ударил по тебе веслом первым. А теперь вот страдаю.

Раз он стал серьезным, то пришлось ответить искренне и мне:

– Это потому, что вы в меня верите сильнее, чем я сам.

Он тяжело вздохнул и переключился на остальных постояльцев:

– Вообще-то, он верно говорит – я на этом безмозглом идиоте уже миллионы заработал и надеюсь продолжать зарабатывать, потому и терплю его завихрени. А вы-то здесь при чем?

Гоша с Кристиной густо зарделись, за обоих объяснился первый:

– Извините, просто все так спонтанно вышло. Мы завтра уедем – или снимем что-то, или к Зинаиде. Но посреди ночи не сообразили, что еще делать, а одного его отпускать тоже было страшновато…

– Страшновато ему, кабан-переросток, – отмахнулся Егор Михайлович. И раз он начал Гошу оскорблять, то уже официально принял за своего. – Ладно, Сань, занимай дальнюю комнату, а вы, семейство, вон ту гостевую. И чтобы утром нашли себе другое пристанище! – он начал снова заводиться: – А ты, козленыш безрогий, завтра дуешь на телевидение! Но вместо того, чтобы выспаться, мотаешься посреди ночи. Ага, давай еще добавим слухов, что ты стресс бухлом снимаешь, а то же нам и без этого жизнь малиной кажется!

Он снова прав – так всегда и бывает. Я все же поспешил в комнату, чтобы завтра быть безупречным огурцом. И старался вообще не думать о том, как Гоша и Кристина будут размещаться на одной кровати. Я вообще от нее избавиться на время хотел! То есть ревность лишняя абсолютно, а ревность бдит, чешет щекотно, несмотря на то, что повода нет. Не зря «ревность» и «зависть» в английском – одно и то же слово. Я просто завидую Гоше, что он будет спать рядом с ней и слушать, как она дышит во сне.

Зато утром я оторвался. Точнее – дорвался. Встать пришлось рано, я практически с закрытыми глазами пытался отыскать по запаху на кухне кофеин. Егор Михайлович ушел в ванную, тоже недовольный ранней побудкой. И в это время вышла Кристина – помятая вся после сна, растрепанная, как петух после драки.

– Гоша спит, – прошептала она, как если бы саму себя опасалась разбудить громкими звуками. – Давайте я вам хотя бы яичницу пожарю.

И прошла мимо к холодильнику, обдав легким ветерком от широченной, не по размеру ей футболки. Я резко развернулся и перехватил ее, уверенно толкнул спиной к шкафу и тут же прижал собой. Прилип губами к теплой после сна шее и попытался не сойти с ума. Но Кристина очнулась и отпихнула.

– Саша, что ты делаешь?

Я же ее этими методами прогонять хотел: включить такого мудака, чтобы ей больше не пришло в голову меня жалеть. Эта мысль где-то вибрировала в планах, но теперь сложно было сосредоточиться. И запросто отпустить желанный улов – тем более. Я упер руки рядом с ее лицом, наклонился.

– Секса хочу, – прозвучало самым честным признанием. Хотя я кого-то там собирался перед ней играть, потому добавил: – У меня черный период, сама знаешь, выплыть из себя не могу. Но сейчас не до левых девиц, а тебе я доверяю. Поможешь расслабиться в качестве поддержки? Тебе все равно, а мне полезно. Чем быстрее восстановим меня, тем быстрее вернется твоя зарплата, про премию не забуду.

После этого абсурда я уставился в ее глаза, словно всерьез ждал согласия. Вот сейчас она всю подоплеку расшифрует, выпишет мне пощечину, а потом уйдет. Правда, из чувства сострадания все-таки затащит в спальню и напоследок совершит последний подвиг. А она замерла как вкопанная. Пришлось все же податься к ней ближе и настойчиво поцеловать. Голова после этого вообще улетела к собачьим чертям, все планы растеряв на лету. Я, захлебываясь судорожными вдохами, перехватил ее за плечи, потянул к себе выше, чтобы заставить ответить. Но этим движением разбудил в ней протест. Кристина со всей силы толкнула меня в грудь. Я отступил лишь немного, но руки не отпустил – сейчас мне уже было не нужно другого, кроме как продолжать.

– Прекрати сейчас же! – прозвучало так холодно, что пощечина причинила бы меньше боли. – Ты кем меня считаешь? Отпусти, сказала!

Пришлось сделать еще шаг назад, я хотел ее разозлить, но почему-то ее реакция показалась не злостью, а каким-то брезгливым отвращением. И Кристину аж скривило при взгляде на мое лицо:

– Ведь все говорят, каков ты есть, ты и сам этого не скрываешь, но я будто не слышала! Не видела – потому что не хотела видеть. Ты мне понравился, несмотря на все это дерьмо, но мои чувства не дают тебе права так со мной обращаться! Не смогла уйти, дура наивная, самой тошно! Я тебе не таблетка для расслабления, понял? Фу, самой от себя противно, что влюбилась в такое чмо. Но спасибо, что отрезвил!

Еще шаг назад, хотя я по-прежнему не мог оторвать взгляда от ее губ. Уже не от желания продолжить целовать и вызвать отклик, а в попытке осознать, что они несут. Меня сначала будто жаром от желания окатило, а потом сразу в спину ударила струя ледяной воды. И затрясло от такого перепада температур. Понравился? Влюбилась? Я торчал перед ней похолодевшим от осознания идиотом и не разрешал себе начать улыбаться. Нет, не улыбаться, а смеяться – смеяться от ее признания, а потом заявить, что я не настолько пропащий, каким выгляжу в последние пять минут. И что потом Егор Михайлович нас похоронит в общей могиле, но и это уже не омрачит моего счастья.

– Кристина…

И пощечина все-таки прилетела. Вообще-то, в новом контексте мы могли обойтись и без нее. Рука у Кристины оказалась очень тяжелой, или в удар она вложила всю страсть, которую я ждал немного в ином русле. А я все еще не мог придумать, с какого слова начать объяснять свой дебилизм. Пусть лучше еще раз ударит – даст время немного подумать. Но со спины заверещал Егор Михайлович:

– Ты спятила, идиотка?! Ему сейчас на телевидение ехать, а ты по роже бьешь?!

Крик был настолько мощным, что даже в его репертуаре редкость. Я бездумно прижал ладонь к щеке, чувствуя небольшое жжение. Да ерунда же, загримируют, хотя пока едем – и следа наверняка не останется. Но Кристина протрезвела, отлетела от меня, а перед Егором Михайловичем успела извиниться, прежде чем сбежать в комнату. Он продолжил кричать на меня: