Эскадренные миноносцы класса Доброволец - Рафаил Мельников

Трусливое Временное правительство ни о каких расследованиях произошедших массовых злодеяний не помышляло. И напрасно мать покончившего в те дни с собой командира "Москвитянина" капитана 2 ранга А.А. Рыжей (таких случаев было, по крайней мере, четыре) письмом из Одессы просила выдать ей тело своего погибшего единственного сына. Г.К. Граф вспоминал, что "даже похоронить мучеников нельзя было так. как они того заслуживали своей кончиной: боялись издевательств во время погребения. И ни революционные организации, ни революционный командующий флотом не брались оградить от этого. Они были тайком ночью отвезены на кладбище и наскоро зарыты. Первое время над их могилами нельзя было сделать и надписей на крестах, так как по кладбищам бродили какие-то мерзавцы, которые делали на крестах различные гнусные надписи". Так рождалась одна из новых "культурных" традиций, с которой нам не удалось расстаться даже сегодня.

В Ревеле – почти прифронтовом городе – провокации с убийствами офицеров не удались. Здесь в большинстве была вернувшаяся с передовой минная дивизия, где разжечь рознь между офицерами и матросами сразу не удалось. Порядок на кораблях сохранили. Но зато погромы в городе по "революционному" сценарию удались во всей полноте. Два дня толпы и в больших массах присоединившиеся к ним солдаты и матросы остервенело громили и грабили тюрьмы, полицейские околотки и помещения судебных учреждений. Тюрьму "Маргарита" подожгли, а заключенных выпустили, начальника тюрьмы убили.

Все дни, начиная с 18 февраля, по приказанию старшего на кораблях минной дивизии капитана 1 ранга Г.В. Вилькена в командах оглашались поступавшие одна за другой телеграммы командующего флотом вице-адмирала Д.И. Непенина. 2 марта он объявлял о своем решении поддерживать временный комитет Государственной Думы. Все это позволило сохранять на кораблях порядок. Но днем 2 марта манифестанты заполнили набережную у стоянки 4-го дивизиона, требуя, чтобы матросы присоединились к ним.

Чтобы не допустить толпу на корабли, пришлось, подчиняясь стихии обстоятельств, разрешить части матросов сойти на берег. Командирам с их офицерами оставалось лишь уговаривать матросов поскорее возвращаться на корабли. О процедуре оформления увольнений никто и не вспоминал. Лишь немногие остались на кораблях добровольно. Примерно то же, как вспоминал лишь неделю командовавший "Пограничником" барон НА. Типольт, происходило и на остальных кораблях. Так было и на бригаде крейсеров, и на пяти "новиках" 2-го и 3-го дивизионов, на стоявшем в паре с "Пограничником" "Охотнике", на кораблях другой пары "Генерал Кондратенко" и "Сибирский стрелок". Командовавший 4-м дивизионом капитан 2 ранга П.В. Гельмерсен (он же командир "Охотника") нашел правильную линию поведения, и расправ над офицерами на кораблях не произошло.

Новая жизнь, теперь уже с участием вскоре появившихся судовых комитетов, со скрипом, но налаживалась. Командиры со всем возможным тактом искали пути взаимодействия с этими новыми выборными органами матросского самоуправления. Но надежд "углубить" революцию большевики не оставляли. Случай представился 5 марта, когда состоялась городская манифестация с участием флота, войск и большей части населения. После обильных революционных речей, включая и выступавшего сидя на лошади начальника местной дивизии генерала Былим-Колосовского, войсковые части сделали небольшой круг по городу и начали возвращаться в казармы и на корабли. Уже в порту одни из их числа вдруг закричал: "Товарищи, сейчас мимо нас прошел офицер, который меня арестовывал". Тотчас же наргенская команда с криками "где, где" бросилась к проходившим уже без строя командам "Охотника" и "Пограничника".

Возбужденная толпа мигом обступила капитана 2 ранга П.В. Гельмерсена. Радетели "революционного" правосудия уже схватили офицера, сорвали с него с кобурой наган. Расправе помешал командир "Пограничника" барон Н.А. Типольт. Он успел вернуть назад ушедшую вперед часть команды "Охотника", и оказавшиеся в меньшинстве наргенские революционеры струсив, пустились в объяснения. Они-де не хотели никакого насилия, и все случившееся – чистое недоразумение. Офицеру тут же привесили к поясу только что отобранное оружие и по его требованию даже принесли извинения.

Любимый и уважаемый всем экипажем командир (он командовал "Охотником" с января 1914 г.) был спасен от самосуда. У него еще хватило сил, вернувшись на корабль, объяснить команде, что истеричного делегата наргенской команды он, будучи старшим офицером "Цесаревича", принимал на корабль в качестве машинного юнги и даже пытался отстоять его перед жандармами во время арестов 1912 г. Весь дивизион выразил поддержку своему начальнику, выборные делегаты от команды держались около него, чтобы не дать ему сделать над собой чего-либо худого. Готовилась резолюция с порицанием провокационной выходки наргенского делегата, но командир уговорил матросов отказаться от этой затеи.

Однако береговые агитаторы делали свое дело. Под их влиянием судовые комитеты и общие собрания команд кораблей присвоили себе право объявлять доверие или недоверие своим командирам и офицерам. Случайный подбор людей в комитеты (преимущественно из крикунов и горлопанов) отметил в своем рассказе "Джигит" известный советский писатель (служивший ранее на "добровольцах") С.А. Колбасьев. Анархия под видом демократии все откровеннее вторгалась в жизнь флота. "Углубление" революции продолжалось неудержимо.

Жертвой этого углубления стала и едва начавшаяся командирская карьера барона Н.А. Типольта. Только что приняв (22-24 февраля) "Пограничник" после назначенного в штаб флота капитана 2 ранга A.M. Щастного, он был в восторге от доставшегося ему (не без помощи друзей из штаба флота) командования прославленным кораблем. Приехав 22 февраля в Ревель, он знакомился с миноносцем с помощью его временного командира лейтенанта Н.Н. Гакена и недавно назначенного на корабль ротного командира мичмана барона Фитингофа. Из других офицеров на корабле был только механик, все остальные находились в отпусках. Н.А. Типольт был очень любезно принят на "Охотнике" начальником дивизиона (он давал предварительно согласие на назначение нового командира), после чего сказал команде вполне удавшуюся, как казалось, речь, призвав усердной службой умножить славу корабля. "Каюта моя – прелесть. Общее впечатление не оставляет желать ничего лучшего…". – записывал он в своем дневнике. Удачно прошли и первые дни февральского переворота. С судовым комитетом удалось наладить деловые отношения, вполне лояльной была и команда.

Деятельно взявшись за завершение ремонтных работ и подготовку к выходу в море, Н.А. Типольт успел после пробных выходов на рейд увериться в удачном продолжении командования и взаимодействии С командой и судовым комитетом, в котором, как ему казалось, собрались вполне здравомыслящие матросы. Но 26 апреля, за несколько часов до предполагавшегося выхода в море, к командиру Типольту явился унтер-офицер Кладов, заявивший, что ему под страхом смерти революционеры с берега приказывают убить командира. Никто не скажет, была ли это провокация, действительно заговор или просто ловкий ход унтер- офицера, придумавшего повод сбежать с корабля, чтобы не идти в Моонзунд.

Но командир Типольт и начальник дивизиона приняли не лучшее решение. Унтер-офицера снабдили деньгами, предписанием и позволили покинуть корабль. Тогда-то и подняли голос демагоги, начавшие обвинять обоих офицеров в сговоре с немецким шпионом. Ни местный совет депутатов, ни образовавшийся к тому времени в Ревеле Союз морских офицеров не могли урезонить команду и отказаться от резолюции недоверия командиру миноносца и начальнику дивизиона. В тот же день Н.А. Типольт оказался на берегу, связанный подпиской о невыезде, а в командование кораблем, как об этом 26 апреля было записано в его вахтенном журнале, вступил капитан 2 ранга Н.А. Костенский. Он и возглавил отправившийся 4 мая в Моонзунд очередной конвой кораблей, возвращавшихся для продолжения боевой страды 1917 года.