День дурака - Иосип Новакович

– А я верю, – встряла Таня. – Это души, которые не могут покинуть землю. Я бы хотела увидеть их.

– А сейчас пора спать. Почитать тебе перед сном?

– Да.

– Дорогая, подождешь чуть-чуть, посмотри телевизор или что-нибудь поделай, я сейчас, – сказала Сельма.

Доктор сел в кресло и налил себя джина. Иван спустился по скрипучей лестнице и хотел вылезти через заднее окно, но потом подумал: «Ладно, рассуждаем логически. Эти люди не могут быть такими же суеверными, как все остальные. По крайней мере, доктор и моя жена должны меня принять». И он смело вошел в комнату и попросил бокал джина.

Когда Рожич увидел его, то задохнулся от страха. Бокал и бутылка выскользнули из его рук и упали на ковер. За ними свалился и сам доктор, держась за грудь. Из горла вырывался какой-то странный хрипящий звук. Кровь тонкой струйкой потекла из уголка его рта. Он умирал от тяжелого сердечного приступа.

Иван не знал, что делать. Он пощупал пульс доктора. Пульса не было. Делать ему искусственное дыхание? Нет, спасибо. Эта часть медицины никогда не привлекала Ивана. Более того, что бедняга подумает, когда придет в себя, если придет, конечно, – призрак целует его взасос и вдувает воздух в его легкие? Может, призраки так и поступили бы, возможно, это их самое любимое занятие. Но если приступ у доктора случился от страха, то подобное зрелище вообще его прикончит. А что касается искусственного накачивания сердца, то Иван читал исследование, которое доказывало, что это бесполезно. Чаще всего сердце само начинает работать, а если накачивать сердце, то возникает впечатление, что сердце запустилось именно поэтому, хотя на самом деле, скорее всего, оно все-таки заработало само.

Иван посмотрел на искаженное лицо умирающего, но не испытывал ни особой жалости, ни ликования.

Иван тихо и медленно вышел за дверь. Спустившись по лестнице, он услышал крик Сельмы. Что ж, она уже с этим сталкивалась, так что знает, что делать. У нее даже мобильный есть. Можно вызвать врача, разумеется, получше, чем для меня, или позвонить в «скорую». Посмотрим, повезет ли ей на этот раз. Ах да, мне нее нельзя тут торчать.

Иван пришел к выводу, что возвращаться на чердак – не слишком хорошая идея. Сельма может не принять его. Такое впечатление, что его принимают только дети и старики, а остальные приходят в ужас. Подумав, Иван вернулся в бомбоубежище. Он устал, но поскольку вечер был полон событий и волнений, то никак не мог уснуть, а когда уснул, то проспал двое суток.

Проснувшись, Иван ощутил странное желание увидеть собственную могилу. Для этого ему нужно было зайти в магазин, где его, скорее всего, никто не узнает среди приезжих, и купить лопату. Он должен раскопать могилу и посмотреть, что, черт побери, происходит. Есть там тело или нет? Если есть, то я всего лишь бесплотная субстанция! Нет разумеется, тела там нет.

Иван прошел через лес, миновав старый кирпичный завод. Увидев глину, он не смог противиться искуплению и несколько часов лепил – голыми руками – свою собственную статую. Определенно, в жизни человека наступает такой период, когда его интересует внешность, но не из тщеславия, а потому что он мечется в поисках души – кто я, что я знаю, что я надеюсь узнать, или же эти вопросы можно свести к одному – я есть? Даже Рембрандт постоянно рисовал автопортреты, и не только потому, что не умел с толком распорядиться своими деньгами (соответственно, чаще не мог себе позволить пригласить натурщицу), просто находился в поисках души. И в нескольких морщинах Рембрандта больше интриги, чем в округлостях ста одной задницы, нарисованной Тицианом. И в этот момент Ивана изгиб собственных губ интересовал больше, чем десяток бедер Светланы.

Ивану не нужно было ждать, пока пойдет дождь и размоет бюст, вытянув лицо и придав ему плаксивое выражение, он сразу вылепил его таким, придав ему одухотворенную соразмерность в стиле Эль Греко, вытянутое уныние. Должно быть, сегодня воскресенье, подумал он, раз на заводе никого нет.

Подходя к кладбищу, Иван понял, почему город пуст. Все на похоронах доктора. Рожича похоронили невдалеке от могилы Ивана. Иван приблизился, скрывшись от собравшихся за рядом елей, но люди были слишком заняты, чтобы вглядываться в лица других, так что Ивану не стоило беспокоиться о том, что его узнают. Толпа рыдала. Иван не знал, что этот город так эмоционален я человечен. Рядом с гробом стояли вдова и двое почти взрослых детей, а рядом любовница, Сельма, и даже Таня. Таня не плакала. Она что-то шептала матери, как понял Иван, спрашивала что-то о душах и призраках. Сельма шикала на нее.

Иван не мог пожаловаться. Эти похороны были намного лучше, чем его собственные, но у него не было причины кого-то ненавидеть или кому-то завидовать. Ему было хорошо. Он сделала глубокий вдох, напоенный ароматом ромашки, и совершенно счастливый пошел к своей могиле.

Могила была целехонькой, никакой зияющей дыры, сверху холм засыпан белой галькой, а по периметру обсажен цветами – некоторые сорта Иван никогда в жизни не видел. Ну, он никогда особо и не любил цветы. Рядом горели несколько свечей, пламя вытянулось в струнку, а не плясало, как обычно на могилах тех, чьи души не успокоились и после смерти. Оно было прямым, словно задранный хвост целомудренной кошки. Могила выглядела абсолютно нетронутой, самодостаточной, умиротворенной и совершенной, настолько совершенной, что Иван даже пожалел, что не лежит в ней. Зрелище совершенства собственной могилы потрясло его. Интересно, кто засыпал ее так аккуратно? Кто-то вернулся и поправил могилу? Павел? Он начал засыпать могилу землей, еще когда в ней был Иван. Возможно, он вернулся и завершил начатое.

Но тот факт, что могила такая красивая, не значит, что Ивану не нужно ее раскапывать. Иван вернулся на кирпичный завод за лопатой, но по дороге устал. Он уже не так вынослив, как раньше. Может, стоит отложить раскопки собственной могилы на потом. Если гроб пуст, а он должен быть пуст, то Иван, наверное, мог бы пойти и улечься в него. А может, стоит прокопать другой вход в могилу, через могилу отца, например? Иван мог бы скромно жить, не платя по закладной, в собственной могиле. Он высыпался бы там лучше, чем где-либо, спокойно, в полной темноте и тишине. Сейчас, в наш век и наши дни, когда нельзя и глаз сомкнуть без того, чтобы поблизости не зафырчал мотор или что-то не взорвалось, полная тишина ценнее счастья. Время от времени, когда Иван уставал бы, он гулял бы по городу – по ночам, чтобы никого не напугать, – пил бы минеральную воду, наслаждаясь вкусом ржавчины и серы, своим фирменным чаем Судного дня.

Но что, если вместо пустого гроба он обнаружит свое тело, уже в поздней стадии разложения? От этой мысли, хотя Иван сначала и счел ее фантазией, его заколотил озноб. А что, если он и впрямь умер, и все эти блуждания по городу – всего лить плод его воображения? Может, галлюцинация настолько яркая, что в ней невозможно усомниться?

Нет, чепуха, подумал Иван, но все же пошел к термальному источнику, выпил минералки, теплой и вкусной. Он и не думал, что ему так холодно, поэтому побрызгал теплой водой на лицо и стал растирать руки, пока не ощутил, как по телу растекается тепло. Иван перебрался через железнодорожные пути, и когда дошел до бомбоубежища, там ждала его старая кошка, русская голубая. Иван с радостью погладил ее, и кошка пошла за ним в бомбоубежище, и пока он стоял в темноте и ждал, когда глаза привыкнут, кошка, выгнув спину, терлась о ноги.