Расул Гамзатов - Шапи Магомедович Казиев

“Хаджи-Мурате” использовал только подстрочные переводы этих песен. В переводе Фета ясно чувствуется камерность, гладкость, даже манерность. В переводе же Капиева — сам дух, характер. То, что для Фета красиво, экзотично, для Капиева естественно. Для него это — он сам.

В 1940 году один дагестанский художник, думая, что это будет приятно Капиеву, сделал на него несколько подобострастный дружеский шарж. Он нарисовал Капиева бегущим по ущелью, как бы скрывающимся от преследующих. Рука его была поднята к самому небу, и в руке он высоко держал всю поэзию и поэтов Дагестана: Махмуда, Батырая, Сулеймана, Гамзата Цадаса, Абуталиба. Это означало, что-де Капиев всех поднял, а сам остался незаметным, в тени, в ущелье. Капиев был возмущён. Художнику он сказал: “Рисунок мещанина. Знай же, горская поэзия не нуждается, чтоб я ей подмогу подставлял. Не я поднимаю этих поэтов, наоборот, они меня поднимают, тебя поднимают, всех нас, горцев, Дагестан, Россию, наши идеи, нашу великую поэзию они поднимают. Ими мы подняты. И не надо глупых шуток”».

Чудесные перевоплощения аварских стихов в русские стихотворения оставались некой тайной, которая волновала Расула Гамзатова всю жизнь. Поначалу Гамзатов был очень требователен к переводчикам, следил за точностью перевода, настаивал на доработках и переработках. Но со временем стало ясно, что его давние переводчики просто неспособны испортить авторский замысел. Они скорее придадут ему дополнительный объём, раскроют потаённые смыслы, которые автор, быть может, не подчёркивал, считая это само собой разумеющимся. Главным в стихотворении он считал человеческие чувства, боль, неравнодушие, стремление к красоте, а они близки каждому, и переводчикам в том числе. Важно и то, чтобы переводчик чувствовал природу поэтического мировосприятия, понимал культурную самобытность другого народа. И когда возникало созвучие автора и переводчика, то профессионализм, искусство перевода доводили результат до возможного совершенства. А если возникали сомнения у самих переводчиков, то они обсуждали верность перевода с автором. Когда автор и переводчик талантливы, всё получается.

Но случалось и такое, о чём Расул Гамзатов написал:

Переводчику Лермонтова на аварский язык

В котов домашних превратил ты барсов,

И тем позорно будешь знаменит,

Что Лермонтов, к печали всех аварцев,

Тобою, как Мартыновым, убит[88].

В многонациональном Дагестане переводы были важной составляющей литературного процесса. В основном переводили на свои языки русскую и советскую литературу. Но не все знали русский язык так же хорошо, как Эффенди Капиев. Случались казусы. В одном из переводов «Поднятой целины» Михаила Шолохова станица Вёшенская превратилась в станицу, «где вешают». Особенно доставалось пословицам и поговоркам, которые порой теряли изначальный смысл. А переводы Некрасова, Пушкина, даже Цадасы походили друг на друга, теряя авторские особенности и стилевые отличия. Качество переводов росло медленно, но были «мастера», которые ставили переводы на поток. Они оплачивались Союзом писателей, и переводчики были больше заинтересованы в количестве строк, чем в их качестве.

В своё время кавказские произведения Бестужева-Марлинского, Лермонтова, Пушкина, Толстого оказали огромное влияние на развитие русской литературы. А затем русские переводчики открыли миру национальных писателей, которые, в свою очередь, переводили на родные языки русскую классику. Это и было началом диалога культур, который вёл к взаимоузнаванию и взаимопониманию народов.

Заслуги русской переводческой школы невозможно переоценить. Если прежде перевод был лишь небольшой частью творчества больших писателей, то со временем случалось, что замечательные поэты становились больше известны как переводчики.

Евгений Некрасов беседовал об этом с Яковом Козловским:

«— Яков Абрамович, вы ведь и сами интересный поэт. У вас нет чувства, что вы вложили свой талант в чужую славу?

— Нет. Я никогда не думал о его славе. Я вообще считаю, что поэты славой не меряются. Грибоедов написал одну пьесу и остался в литературе, а Софронов написал множество и никогда не останется. Конечно, одним достаётся больше, другим меньше.

В прежние времена тоже было так. Вы думаете, не баловали Крылова? Баловали. Дали деньги на издание книжки, а он проиграл их в карты, и Николай I сказал: “Не жалко денег, жаль, что в карты играет”... А уж какие отношения с царём были у Пушкина, как они отзывались друг о друге — оба, в один голос: “Я говорил с самым умным человеком в России”...

Боюсь, что сегодня ни один правитель не скажет такое ни об одном поэте. И наоборот. Потому что у нас же ценят поэтов порою не за стихи. Иные из них играли с властью, строили свою карьеру. А Гамзатов сам был властью».

Сегодня традиции отечественной школы перевода во многом утрачены. Она разделила судьбу самой поэзии, которая уже не так востребована, как в прежние годы. Ситуация печальна настолько, что явись где-то на просторах России новый яркий поэт, пишущий на родном языке, он может так и остаться поэтом, известным только своим землякам. Немало найдётся произведений знаменитых национальных поэтов, которые так и не переведены на русский, а следовательно, и на другие языки.

На склоне лет Расул Гамзатов сетовал, что не знает даже, что нового написали его друзья Мустай Карим, Давид Кугультинов, Кайсын Кулиев, Алим Кешоков.

Впрочем, ситуация с русской современной поэзией ненамного лучше. Даже юные влюблённые теперь редко пишут стихи своим избранницам.

Уже говорилось о подстрочниках, с которыми имеют дело переводчики, как «промежуточном» этапе между оригиналом и переведённым на русский язык стихотворением. Вместе с тем и сами подстрочники могут представлять литературную ценность. Расулу Гамзатову не раз предлагали издать книгу подстрочников. Было бы очень интересно сравнить подстрочник с окончательным вариантом стихотворения.

Книга подстрочников не вышла, но отдельные публикации подстрочников были. «В подстрочнике было напечатано стихотворение “Моей внучке Шахри”, — рассказывал Расул Гамзатов в беседе с Гаджикурбаном Расуловым. — Восемь переводчиков, каждый по-своему, перевели это стихотворение. Но мне говорили, что подстрочник — лучше. Когда я вижу плохой перевод, то возникает желание напечатать подстрочник».

Непросто передать национальную красоту поэзии Гамзатова средствами другого языка, имеющего другую образную традицию. К тому же в аварском языке нет рифм, как в русском, зато есть внутренний ритм. Силлабика — система стихосложения — совсем другая, а это уже разница не только в форме или размере.

Примерный набросок подстрочного перевода известного стихотворения:

Рорхатал цIвабзазде сухъмахъал гьарун,

Проложив тропинки (пути) к высоким звёздам

Гьенире ракетал роржеян абе.

Скажите — пусть летят к ним ракеты

Бищун тIадегIанал гIагарал цIваби —

Самые высокие родные звёзды —