Навозный жук летает в сумерках… - Мария Грипе

Юнас ликовал. Теперь-то, наконец, они поняли, как важно найти шведскую статую? Теперь, когда у них есть золотой скарабей! Ведь таким образом получается, что шведская статуя куда ценнее английской. А если статуи должны стоять вместе, то Британскому музею точно придется расстаться с близнецом.

Юнас критическим взглядом рассмотрел английскую статую в увеличительное стекло. Она вообще была не такая красивая, как шведская.

— Не забудь, что ты сравниваешь с копией! — сказала Анника.

— Да, да, — ответил Юнас. — Но наша все равно красивее. А что значит tixe?

— Что? — Давид недоуменно посмотрел на него.

— Это написано над дверью. Большими буквами: TIXE, с перевернутой Е. Выглядит ужасно глупо. Еще и написали неправильно.

Давид взял фотографию. Он был в полном замешательстве. Как будто перед ним возникло видение!

— Какое счастье, что у тебя глаза на месте, Юнас! — сказал он.

Юнас был польщен, но ничего не понял.

— Господи! Просто невероятно! Это же все меняет! — воскликнул Давид и, просияв, посмотрел на них.

— Что? Ну что? — возбужденно и нетерпеливо закричали в один голос Юнас и Анника. Они поняли, что произошло совершенно неожиданное.

В ту же секунду зазвонил телефон. Подошла Анника, но Давид подбежал и выхватил трубку. Это был Линдрот. Он говорил каким-то загадочным тоном, как будто случилось что-то необычное.

— Здравствуйте, пастор! — сказал Давид. — Я…

— Здравствуй, Давид! — сказал Линдрот. — Я… Оба были сильно возбуждены, и оба осеклись.

В трубке возникла секундная пауза, но потом они в один голос произнесли:

— Кажется, я нашел ответ!

Снова возникла пауза.

— Ну и?.. — спросил Линдрот.

— Ну и?.. — спросил Давид.

— Значит, ты тоже понял?

— Да, только что… всего минуту назад!

— Как странно. Наверное, это телепатия. Я тоже только что понял.

— Странно…

— Думаю, нам надо встретиться! — сказал Линдрот.

— Я тоже так думаю! — ответил Давид.

Они встретились у церкви. Послеполуденное солнце жарило вовсю.

Линдрот с сияющим лицом вышел навстречу ребятам. Он еле сдерживался, но хотел сохранить тайну как можно дольше. Пастор говорил о раках в рингарюдской речке, о сиге в озере Вэттерн и о других самых разных вещах. Но наконец все темы для разговора иссякли. Линдрот посмотрел на Давида и произнес:

— Кто первый? Ты… или я?

— Я с удовольствием послушаю, что вы узнали, — сказал Давид.

— Тогда пошли!

Линдрот быстрыми шагами направился через кладбище. Только что прошел дождь, листья и кусты блистали сочной зеленью, с деревьев падали сверкающие капли, а на траве среди теней в поисках пищи прыгали трясогузки.

В самом конце кладбища, у стены, выходящей к лесу, Линдрот остановился. Они стояли перед старой могилой близнецов. Солнце падало прямо на могильную плиту. Свет был яркий, почти слепящий.

— Красивее места не придумаешь, — сказал Линдрот. — Здесь солнце светит целый день.

Он показал им изображение на камне, которое Карл Андреас вырезал для своих близнецов. Это было солнце с лучами, а на конце каждого луча — вытянутая, ищущая или дающая рука. Этот символ Карл Андреас позаимствовал у египетского фараона Эхнатона.

— Необычный человек был этот Эхнатон, — рассказывал Линдрот. — Он сверг владычество жрецов и порвал с прошлым. Он основал новую религию — эта вера приближала людей к природе и освобождала их от старых, закоснелых религиозных догм. Он воспевал жизнь, а поскольку солнце — начало всего живого, то Эхнатон поклонялся солнцу. Он был своего рода революционером. Я его понимаю, — сказал Линдрот, задумчиво разглядывая изображение на камне.

Внутри солнечного шара сидели два младенца и тянули друг к другу руки.

— Какая трогательная картина, — вымолвил Линдрот. — Теперь, когда мы знаем, что случилось с гулякой Карлом Андреасом, можно представить, какое в ней сокрыто горе, отчаяние…

— Странно, — прервала его Анника. — Ни Эмилия, ни Андреас, ни Карл Андреас не были счастливы. Их всю жизнь преследовали несчастья. Вы об этом не думали, пастор?

Линдрот кивнул. Да, он тоже об этом думал. И Линдрот вспомнил слова Линнея, которые Андреас между прочим цитировал в одном письме к Эмилии: «Все отворачиваются от несчастного. Всё поворачивается против него. И тут уже не помогут ни небеса, ни земля».

— Какие страшные слова, — сказал Давид.

— Да, но, к сожалению, правдивые, — ответил Линдрот. — Анника, прочитай нам надпись на камне.

И Анника прочитала:

Они искали друг друга.

Они стремились к свету.

Помилуй Боже того, кто разлучит близнецов.

И чуть ниже на камне было написано на латыни:

GEMINI GEMINOS QUAERUNT

— Близнецы ищут друг друга, — перевел Линдрот. — Теперь вы, наверное, понимаете, что мне пришло в голову… и Давиду, кажется, тоже?

Но Давид покачал головой.

— Нет, не совсем… — сказал он.

— Нет? — Линдрот был очень доволен. Значит, он все-таки один сделал это открытие? Пастор по очереди посмотрел на всех. Ну что, пора? Или…

Он взглянул на Юнаса:

— А нет ли у тебя такой…

— Конечно, есть! — Юнас достал коробочку с «салмиаком» и угостил Линдрота.

— Ну, и что же вы придумали?

— Понимаете ли, я размышлял, как Карл Андреас… Я мысленно представил себе его, когда он стоял у этой могилы, похоронив своих малюток… Потом он сделал им это надгробие — видно, что на него ушло много сил… Возможно, он думал об Эхнатоне и его времени. И, разумеется, о статуе, которую они с другом вернули обратно, под церковный пол, в темноту, к давно умершим, далеко от жизни и солнца. А о чем же еще?

Линдрот выдержал многозначительную паузу и с воодушевлением посмотрел на ребят.

— Думаю, он чувствовал, что поступил неверно. Что действовал в панике. Необдуманно. И, возможно, у него возникло новое опасение. Опасение за своих детей, которые живы. Он испугался, что неизвестное божество снова будет мстить и отнимет у него и этих детей тоже. Прокрутив это в своей голове, несчастный в конце концов на свой страх и риск вытащил статую из темноты и переместил ее поближе к свету, поближе к солнцу.

Линдрот снова сделал паузу. Дети не сводили с него глаз. Он продолжил:

— Как следует поразмыслив, я понял, что египетская статуя лежит здесь, под этим старым камнем!

— Пастор, это гениально! Как вы догадались? — с энтузиазмом вскричал Юнас. — Вот! Возьмите еще «салмиак»! Когда будем вскрывать могилу?