Святой Илья из Мурома - Борис Алмазов

И у самого сердце сжималось: вот как приведут с той стороны Подсокольничка!..

— Господи! Помоги! Господи, не оставь! — только и шептал.

Особо обращал внимание, чтобы степь бойцы знали, ведали, как в ней дорогу сыскать, как без припаса прокормиться, как спрятаться и скрытно к врагу подойти. Вывозили их в городки заднепровские, и старые гридни их степной езде конно обучали да в рукопашной, киевлянам незнаемой, обламывали.

— Ты в степи не красотой силён, но вежеством и головой своей! Никто тебе не помощник! Только на себя рассчитывай, только собою владей! — кричал новобранцам старый гридень, который с Ильёю ещё из Карачарова шёл. Совсем поседел он, высох на горячем киевском солнце, а не сутулился и силы не терял.

Смотрел Илья на отроков своих, которые нынче чуть не в воеводы выходили. Слава Господу, все живы, ежели изранены были — оправились, заматерели. Кое-кто и женился. Да только какая у воя семейная жизнь? За три года — пять походов, не считая службы заставской да стычек с кочевниками.

По первым морозам прискакал в городок на взмыленной лошади вестник:

— Сбирайтесь скорее, Добрыня меня прислал сказать — князь едет!

— Едет, и хорошо! — ответил Илья. — И неча нам сбираться!

— Да как же! Князь ведь!.. — не понял вестник, что всю жизнь в тереме да во дворе княжеском околачивался.

— Иди поешь! — сказал воевода карачаровский. — Да одёжку поменяй. Ишь взопрел, без привычки скакавши. Обморозишься.

Часа через два-три загикало в степи, зачернело со стороны киевской, пошла через сугробы да перемёты конная свита. Поволокли псари собак княжеских, поехали лучники, копейщики. Не поймёшь: то ли поход, то ли охота.

Прискакал князь в окружении самых ближних воевод и бояр. Поздоровался с Ильёю.

— А ну покажи, как храброе обучаешь.

Илья приказал всей своей дружине конно построиться. Ахнул князь, когда увидел, с какой скоростью храбры сбрую вытаскивают, из конюшен, наполовину в землю вкопанных, коней выводят да седлают. Глазом не сморгнул, а они уж все при конях осёдланных и сами снаряжены.

Похвалил князь и за выучку, когда начали вои-заставщики через препятствия скакать да рубить саблями. Сел, не побрезговавши, с храбрами похлёбку есть. Сделал вид, что не разглядел, как храбры перед едою крестятся и, над казанами притулясь, все без шапок сидят, хоть и мороз. Когда пошли они конно с Ильёю на проездку и поскакали степью, приказав свите чуть приотстать, сказал князь:

— Ты ведь, Илья Иваныч, корня не славянского?

— Мать — славянка, отец — бродник.

— Тебе-то я верю, а что ж ты всю сторожу свою, всю дружину из кочевников набрал? Они тебя сонного в полон не уведут?

— Я набирал их по умению и годности, — спокойно ответил Илья. — Есть меж ними и славяне, хоть и мало...

— Какие славяне! — закричал князь. — Когда они меж собою не пойми как болтают!

— Это чтоб ты не догадался! — засмеялся Илья.

— Ох, с огнём ты играешь! Они же степняки! Как они со степью воевать будут?

— А на что мне вои, кои врага видят и слышат, а что он говорит, не разбирают? — сказал Илья.

Князь примолк. Сзади гомонили свитские, рвались с поводков и скулили собаки.

— А не предадут они тебя? Ты ведь им чужой. Да и все вы — разных языков.

— И я им не чужой, и они мне братья! — сказал Илья. — И не предадим мы друг друга. В том на Евангелии — слове Божием — присягали. И крест целовали. Тут ведь все, князь, вои — христиане.

Князь молчал, покусывая чёрный ус. Из оврага, как из-под земли, выросли два всадника. Примолкла свита. Выскочили вперёд воеводы, чтобы прикрыть князя. Илья поднял руку:

— Свои это. От заставы скачут.

— Слава Иисусу Христу! — раздалось из снежного тумана.

— Во веки веков, — пророкотал Илья.

Всадники подлетели. Стали как вкопанные. Соскочили с коней. Кони, ещё горячие от скачки, храпели, выдувая пар из ноздрей, где как пламя вспыхивала алая подложка, косились на коня княжеского, им незнакомого.

— Всё ли тихо?

— Пока тихо. Огней нет, — ответил старший по разъезду, у которого из-под малахая лисьего свисали две заиндевевших косы, — хазарин! — И сторожа дальняя покойна. И подслухи ничего не доносят.

— Где печенеги немирные?

— Все на низ ушли! Здесь кони тебеневать[13] не могут, а сенники их Аксай-хан прошлым месяцем пожёг.

— Сколько отсюда будет?

— Докуда? До сенников-то? Пять дневных переходов, — чётко отрапортовал всадник.

— Ну, спаси Христос, — отпустил воинов Илья.

— Так вы что, и дальше ходите? — как бы невзначай спросил князь.

— Сторожи тайные и подслухи за печенегами как волки рыщут и к морю вдоль Днепра спускаются.

Князь не ответил. По детской привычке покусывая пухлые алые губы, он смотрел, как прямо с места в намёт поднялись заставщики и ветром пронеслись мимо его свиты в сторону утонувшего в сугробах городка, над которым, сияя в полнеба, опускалось закатное холодное солнце.

ладимир считал, что война с Хазарией — главная война и в его жизни, и в жизни нарождающейся державы. Можно! Можно слить в единый монолит все эти бесчисленные селища, городища, разноплеменные орды и лесные народы. Можно! Можно!

Но памятен был поход знаменитого хазарского военачальника Пейсаха на князя Игоря, когда он прошёл, как пожар степной, по всем вотчинам князей киевских, смел дружины славян, русов, варягов и наложил дань тяжкую, многолетнюю на киевских каганов. Хазарское иго надолго придавило росток будущей славянской государственности. Какими деньгами, какой кровью, пролитой ради хазарского каганата и славы его, платили русы, славяне и все подвластные в страшной доле хазарских данников; какие реки слёз были пролиты, с какими потоками можно было сравнить тысячи рабов, угнанных на рынки Итиля, Азова, Кафы и дальше — до Багдада, Пекина и Кордовы!

Как меч вознесённый была Хазария над Киевом! Как секира при корнях побега молодого!

Медленно отваливалась эта страшная тягота, что много лет давила и не давала развернуться княжеству русов и славян. Казалось, старый Хельги — Вещий Олег — разбил хазар, но ответом был поход Пейсаха. Казалось, Святослав выжег Итиль и города иные, развалил крепости Саркел, Саткерц и Тьмутаракань, но оправилась Хазария, и хоть не в состоянии была, как при Пейсахе, сокрушить Киев, но жёстко держала его на правом берегу Днепра, не давая шагу ступить в сторону Чёрного моря, отрезая от стран полуденных и торговых путей.