Седьмая жертва - Алан Джекобсон

– Она думает, что я и есть Нелли, – прошептала Карен.

– Ты не можешь теперь просто прийти и забрать ее! – заявила Эмма твердым и решительным голосом. – Я заботилась о ней и вырастила ее. И теперь она наша!

Рука Карен соскользнула с плеча Эммы. Несколько мгновений она молчала, глядя на покрасневшее от гнева лицо Эммы.

– Поговори с нею, как будто ты – Нелли, – прошептал Робби на ухо Карен.

– Эмма, – сказала Карен, – я пришла сюда не для того, чтобы забрать ее у тебя. Я никогда не сделаю этого. Я зашла просто повидаться с тобой. Я скучала по тебе.

– Мне тоже очень не хватало тебя, Нелл. – Эмма протянула руку и ласково коснулась щеки Карен.

– О господи… – прошептала Карен. Она с трудом проглотила комок в горле, отвернулась и нашла взглядом Робби. – Оказывается. Эмма – моя тетя, а Нелли – моя мать. – Она ошеломленно покачала головой, словно стараясь прогнать воспоминания о ночном кошмаре, который никак не хотел уходить. – Нет! Этого не может быть! Это все фантазии, навеянные болезнью Альцгеймера. Она все перепутала…

– Карен, Эмма все равно остается твоей матерью. Она вырастила тебя, как моя тетка вырастила и воспитала меня.

– Но моей биологической матерью является эта Нелли!

Карен обернулась к Эмме, которая тихонько плакала, прикрыв глаза рукой, и прижала ее к себе.

– Мне очень жаль, Кари, – прошептала та.

– Все в порядке, мама, – сказала Карен и почувствовала, как по щекам потекли слезы. – Все в полном порядке.

Он вошел в ритм, и слова, рождаясь у него в голове, градом сыпались на бумагу, подобно тому, как падают камни с гор в оползне. Но пальцы его не поспевали за мыслями, он не мог печатать так быстро, как хотелось, и оттого приходил в отчаяние. Тем не менее он продолжал стучать по клавишам, справедливо полагая, что перечитывая написанное, исправит все опечатки и неточности и только потом отправит свою историю «на публикацию».

…Мне становится тесно в своем доме. Я едва помещаюсь в закутке, который по размерам чуть больше крошечного шкафа для одежды. По мере того как я расту, становлюсь старше и выше, пространство вокруг все уменьшается и уменьшается. Я даже завел себе любимца, домашнее животное. Это мыть, которую я зову Чарли. Ему не нужно много места, и он умещается в маленькой клетке. Когда я сижу в своем убежище, то выпускаю его побегать и смотрю, как он обнюхивает углы. Он мой единственный друг.

Но вскоре я начал подумывать о том, что и мне самому требуется больше свободного места. Я постучал в стену, и звук показался мне гулким. Потом на деньги, которые я заработал на бойне, расположенной дальше по улице, я купил пилу. Я ухаживаю за коровами и убираю за ними, пока их откармливают, готовя на убой. Работа, конечно, не ахти какая, но она приносит мне деньги, а если у тебя есть деньги, ты можешь сделать многое.

Однажды я взял почитать книгу в библиотеке. Впрочем, не то чтобы взял, скорее украл. Но в этом нет ничего страшного, потому что в ней есть именно то, что мне нужно. Я пилю стену после обеда, когда прихожу из школы или когда остаюсь дома, прогуливая занятия. В школе у меня нет друзей, так что и жалеть особенно не о чем. По-моему, в школе ничуть не лучше, чем дома, с этим уродом, моим отцом. Учителя все время говорят, куда можно ходить, а куда нельзя, что можно делать, что нельзя. Конечно, они не бьют меня, как отец, но в остальном разницы никакой. В один прекрасный день я обязательно ткну маленькую сучку учительницу ножом в живот и с удовольствием стану смотреть, как она корчится от боли. Вчера она накричала на меня, а я обругал ее в ответ. Меня чуть не выгнали из школы. Как будто мне не все равно.

Она должна узнать, что я не такой, как большинство двенадцатилетних мальчишек. Мой урод папаша мог бы многое порассказать ей об этом.

Мне нравится, как постепенно преображается мое убежище. Я провел внутрь электрический провод, и теперь у меня есть свое освещение – целая электрическая лампочка. Правда, без абажура. Чарли тоже доволен. Мне еще нужно заделать одну стену фанерой, но это я могу закончить и завтра, когда придумаю, как затащить ее в убежище. Можно украсть тележку для покупок в супермаркете, положить на нее фанеру и привезти домой. Придется, правда, пройти пешком несколько миль, но если тебе чего-то очень хочется, то ты всегда найдешь способ осуществить задуманное.

Кроме того, я должен как-то украсить свое убежище, но это подождет. У меня есть разворот из «Плейбоя», который я намерен повесить на стену. Я могу прикрепить его кнопками, которые воткну прямо в ее бесстыжие глаза. Да, это будет то, что надо. Прямо в глаза. Как и у всех сук, у нее в глазах живет…

Никогда еще слова не рождались у него в голове так быстро. Что бы это значило? Ведь это должно что-нибудь да значить, потому что расширение убежища означало начало его побега, еще один шаг на пути к свободе. Быть может, тогда ему следовало отпраздновать это событие, потому что оно оказалось столь значительным и важным. Проклятье, как жаль, что раньше он не умел писать так, как сейчас. Может статься, он бы сохранил эти записи для себя. По крайней мере, на какое-то время. А то слишком уж много информации они могут дать суперагенту Вейл и ее подручному, Полю Бледсоу. Какое, однако, имечко для детектива! Какое многозначительное совпадение, что именно ему было поручено это дело.

– Право же, мне очень жаль, что она умерла, детектив, но ведь она буквально истекла кровью![35]Разве могли вы что-нибудь сделать?

Перечитав написанное, он понял, что придется вернуться в начало и исправить ошибки – орфографические и пунктуационные. Но это можно сделать позже, сейчас он слишком возбужден. Он открыл дверцу морозильной камеры, и струя холодного воздуха обожгла его босые ноги. Он вздрогнул. Морозный туман стал карабкаться выше, и вот уже достиг его лодыжек.

Сунув руку в морозилку, он достал оттуда два пластиковых контейнера. Они были очень большими, эти контейнеры, потому что приобрел он их для особенной цели.

Сняв крышку с одного из них, он вынул герметичный пластиковый пакет на «молнии». Внутри, завернутые в марлю, лежали его бесценные призы. Награды. Поверх марли выступили крошечные кристаллики льда, и легкая ткань прилипала к пальцам, когда он принялся отдирать ее.

Он выложил руки на стол перед собой. Ба, да у него собралась уже недурная коллекция! Но не слишком ли много у него экспонатов? Не теряет ли он контроль над собой? Ха, контроль! Ни за что! Он обвел каждую руку обожающим взглядом, любуясь своей работой. Ему пришлось прижечь вены и артерии, чтобы кровь не вытекла полностью. Иначе бы руки сморщились, а это было нежелательно. Они должны выглядеть так же, как и тогда, когда он забирал их себе.

А вот разогнуть пальцы ему не удалось. Они так и остались скрюченными, за исключением указательного, которым он рисовал свои шедевры на стенах домов этих сук. Как раз этим пальцем грозил ему отец, когда он был маленьким. Этот урод поднимал палец вверх, сгибал и манил его к себе, подавая знак, что он должен повиноваться.