Волки белые - Олег Валецкий

Уже одно оборудование сербских линий обороны поражало, так как оно во многом уступало противнику, а многие сербские бункеры, скорее, напоминали баррикады. Редко можно было увидеть сербского бойца, копающего или что-то строящего на своей позиции. Зато куда чаще приходилось наблюдать, как десяток сербских бойцов из нескольких бункеров, рассевшись у какого-то одного бункера, играют в карты, пьют ракию или занимаются домашними делами. Наши позиции в районе Еврейского гробля были оборудованы для местных условий достаточно хорошо, да и боевые действия здесь происходили куда чаще, чем на многих иных участках фронта, где противник неделями, а то и месяцами, не напоминал о себе. Но и на наших позициях не было ни второй линии обороны, ни полного соединения бункеров траншеями, ни надежных укрытий от огня прямой наводкой, даже из гранатометов. Целый год, с лета 1993 по лето 1994 года, не происходило никаких изменений на этих позициях. Исключением было создание огневой точки для ПАМа (зенитного пулемета) «Бровингера», калибра 12,7 мм, установленного на чердаке одного мусульманского дома «Ходжина куча». Данная точка находилась позади первой линии обороны между бункерами Рашидов ров и Босут. В общих же чертах, насколько я знаю, наши позиции оставались практически в том же виде, в каком они были созданы летом 1992 года. Лишь в конце 1994 года силами радного взвода, нескольких сербских добровольцев, под управлением постоянно ругавшихся между собой Ранко и Любо, на расстоянии пары сотен метров от первой линии обороны была оборудована огневая точка 20-ти миллиметровой автоматической пушкой. Подобную огневую точку с 82-х миллиметровым безотказным орудием Ранка установил недалеко от своего дома, на позициях роты Станича. Это весьма пригодилось местным сербам, когда в мае 1995 года боевые действия в Сараево возобновились с новой силой. Если бы подобных точек было создано не две, а хотя бы десять, то противник явно бы потерял интерес нападать на наш район. Подобное можно было сделать и по всей Гырбовице, которая представляла собой практически готовую многослойную линию обороны: ее необходимо было лишь немного дооборудовать. К тому же можно было устроить несколько огневых позиций и для танков, и для «Праг». В Луковице были размещены танковый и механизированный батальоны, имевшие по паре десятков бронемашин, а также зенитный дивизион, оснащенный самоходными и буксируемыми зенитными пушками.

По моему мнению, если бы по противнику велся постоянный огонь, то он бы побоялся и выстрел сделать в нашу сторону. Для данного района это было особенно важно, так как противник, воспользовавшись пассивностью на нашей стороне, прорыл несколько траншей на склоне горы «Дебелого бырдо» со стороны, обращенной к нам же. И противник не обращал никакого внимания ни на французских, ни на российских миротворцев. Видя все это, я предложил воеводе поджечь лес на склоне горы, обмотав стволы ближайших к нам деревьев, одеялами, смоченными в бензине. При более-менее сильном ветре огонь перекинулся бы на неприятеля и заставил бы его хотя бы на время удалиться с позиции: тогда можно было бы либо занять его траншею, либо заминировать. Впрочем, наши ребята, будучи на Нишичском плато, при взятии горы Мали Ясень ставили такой вопрос, но тогда такую идею отверг какой-то генерал, объясняя это тем, что лес достанется им, а стоит он дорого. В нашем же случае мало кто заботился о сохранение леса, но вот желающих поджигать его не нашлось. Единственно, что сделали, но уже силами, державшими оборону на «Дебелом бырдо», это приблизили нашу линии обороны к неприятелю. Для этого пришлось даже взрывать каменистую почву, но и это передвижение сербских позиций на несколько десятков метров было недостаточным, и противник оставался на склоне горы.

Большим препятствием в борьбе было само сербское общество, в своем большинстве, бывшее против ведения огня по противнику, за исключением отражения его нападения. Подобную психологию можно понять, так как люди имели дома в сотнях, а то и десятках метрах от позиций. У многих здесь были и семьи, и никто не хотел рисковать жизнями ни своими, ни своих родных. К тому же действительно, некоторые люди часто вели беспорядочный огонь, то от безделья, то под действием алкоголя.

И само мусульманское командование было особо озабочено подобными случаями на собственной стороне. Но не думаю, что мусульманский верх особо интересовали страдания собственного народа, и куда более весомы тут были доводы того, каковы шансы на успех при попытке наступления, допустим, на тот же район Еврейского гробля. В местных же условиях эти шансы оценивались в зависимости от того, насколько часто и как противник ведет огонь и нападает на данном участке фронта. Поэтому я и считал, что по неприятельским линиям обороны следует при наличии достаточных оснований вести прицельный и результативный огонь, но, конечно не огонь в пьяном угаре, или ради развлечения. Странно, однако, ждать неизвестно чего, видя, как на твоих глазах противник строит свои бункеры все ближе к сербской линии обороны. К тому же в нашем случае, как раз противник имел возможность вести огонь по нашим жилым кварталам, а его жилые кварталы на участке нашей роты находились за пригорком. Опять-таки, во время перемирия в зоне Сараево в нашем районе царил относительный мир, который никто старался не нарушать, хотя и чересчур высовываться никто не хотел, так как время от времени, с той или с иной стороны, кто-то все же постреливал.

В один из дней такого перемирия ко мне домой забежал Виталик (из Донецка), повар с поста российских миротворцев, и крикнул, что только что мусульмане стреляли с «Дебелого бырдо» и убили Мики, прямо у их поста. Мики был местным сербом, лет сорока, он постоянно заходил к россиянам в гости и иной раз бравады ради кричал и грозил в сторону мусульманских позиций. В тот день кто-то из этих позиций послал пулю для Мики.

Другой же раз мы сами, причем не по своей вине, оказались жертвами неприятельского огня. Произошло это 19 января 1995 года, когда мы, семь–восемь человек, собрались выпить и закусить в своем доме, а затем все вместе решили пройтись до Гырбовицы. Тогда долгое время, несколько месяцев, не было стрельбы на нашем участке, и люди начали опять ходить через тот злополучный перекресток, на котором 6–7 января 1994 года погибло несколько человек, в том числе Витя Десятов и Аркан. Все было бы относительно нормально, если бы наше командование нашло хотя бы один день и вновь загородило этот перекресток длинными полотнищами материи от наблюдения с «Дебелого бырдо». Старые же полотнища, и без того не достаточно длинные, к тому времени обветшали, порвались и сбились на проволоке. Командованию же нашему было недосуг заниматься подобными вещами, и более того, нас никто не оповестил, что в тот день пьяные четники Алексича утром обстреляли склон «Дебелого бырдо», поэтому возможен неприятельский огневой ответ. Так что, выйдя средь бела дня на этот перекресток, я неожиданно услышал пулеметные очереди и увидел, как передо мной из снега поднимаются фонтанчики брызг. Борис, приехавший к нам из Касиндола, резко схватился за голову и присел на корточки. К нему бросился Петя Б., и начал за руку оттаскивать его к обочине, под стоявший дом.

Тут же я услышал крики Димы питерского и Андрея Л., находившихся слева от нас, о том, что ранен Игорь Т., и я увидел, как Дима ползет у ограды дома. Повернувшись в сторону, я стал вести огонь по противнику из автомата, расстреляв двойной рожок. Пришлось бежать домой за патронами и уже вместе с Петей снова открыть огонь в сторону неприятеля. Затем, перебежав к посту российских миротворцев, я крикнул им, чтобы они заводили бронетранспортер для эвакуации Игоря. Виталик-повар, сразу вскочив на броню, начал скидывать чехол с пулемета, оставшись, правда, в одиночестве. Огнем же нас никто из местных не поддержал, возможно, толком и не зная, что происходит. Достаточно злой, я начал снова палить по неприятелю, пока кто-то из наших не сказал, что Игоря вытащили и успели отвезти в больницу. Смысла вести огонь уже не было, и мы вернулись домой, а затем отправились в Касиндольскую больницу. Там выяснилось, что ранение Бориса легкое — пуля ему лишь оцарапала голову. Ранение же Игоря было тяжелым, в тот день он получил две пули. Так что в больнице ему пришлось полежать долго.