Катары - Патрик Вебер

По этому же звуку и Леон нашел, наконец, Ле Биана. Он вошел в логово Ордена и увидел труп фон Графа. Рядом стоял молодой историк, придерживая левой рукой правую.

— О! ну теперь-то я, верно, заслужил ту медальку, нет?

Мишель Жуайё был учитель настоящий — не из тех, кто, выходя из класса, немедленно становится заурядным обывателем. Нет, Жуайё был учителем до глубины души, а потому считал, что понять жизнь просто — достаточно написать нужные слова мелом крупно на черной доске. И когда он открыл дверь больничной палаты, в которой лежал Ле Биан, тот точно знал: сейчас ему будет выставлена отметка за поведение.

— Ну, Пьер, перепугал ты нас, можешь радоваться! Вот история! Ладно, ничего, только больше никогда так не делай. У твоих друзей сердце не каменное, между прочим. Мы все прочитали в газете. Ты бы видел нашего директора! Да ты во всем городе прославился. На, почитай.

Он достал газету «Париж — Нормандия» с кричащим заголовком:

«Преподаватель коллежа Сен-Ремакль в Руане при помощи старого лангедокского партизана разоблачил крупный заговор бывших нацистов».

Мишель ждал, что скажет Ле Биан. Тот сказал нечто необязательное:

— Это называется «фактографический заголовок».

— Как-как?

— То есть, я хочу сказать, все содержание статьи изложено в заголовке.

— И никто в тот вечер ничего не заметил? Даже в деревне под горой?

— А фон Граф предусмотрел все. Он заранее сказал мэру, что его фольклорная группа устроит историческую реконструкцию.

— Неглупо, — заметил Жуайё.

Отметка оказалась хорошей, пришло время раздавать премии. Посетитель достал бутылку кальвадоса, но по хмурому взгляду медсестры, вошедшей с лекарством, понял, что его подарок пришелся не ко времени. Справившись с волнением, он сел в кресло для визитеров и спросил:

— Ну, как ты теперь?

— Нормально, как видишь. Неплохо. Ожог был несильный, а пуля тоже ничего важного не задела, но я потерял много крови. Вот поэтому, как доктор говорит, я и лечусь так долго. Но через несколько дней должны уже выписать.

— А что полиция?

Ле Биан ответил только тогда, когда сестра вышла и закрыла за собой дверь:

— Если честно сказать, мог бы я не так хорошо выпутаться. Но дело оказалось таким шумным, что и полиция не сильно придиралась, что я действовал в одиночку.

— Почему ты им сразу все не рассказал?

— Вел расследование. А расследовал я историю семисотлетней давности и дело человека, погибшего пятнадцать лет назад. Погрузился в прошлое, а настоящее меня и схватило. Да у них теперь работы достаточно: занимаются членами Ордена и всеми, кто им помогал.

— Это да! — воскликнул Жуайё. — У нас в коллеже особенно переполошились из-за ареста аббата. Даже директор раз в жизни воздержался от комментариев.

Ле Биан вдруг задумался.

— Ну что ж — я думаю, там по-разному для всех закончится эта история. Как всегда в таких случаях: есть закоренелые, а кто-то идет за ними из страха, из трусости…

Теперь задумался Жуайё.

— Извини, пожалуйста, только я вот чего не понимаю. Что это все-таки за сокровище, которое все искали? Ты-то его хоть нашел? Если ты разбогател и не хочешь, чтоб об этом все знали — понимаю. Но старому-то другу можешь рассказать?

— Не было там никакого сокровища, — ни мгновения не колеблясь, ответил Ле Биан. — Люди всегда выдумывают какие-то сокровища, чтобы в их жизни был смысл. Наверное, если бы они на самом деле их находили, то и жить им стало бы гораздо скучнее.

Жуайё не ожидал столь философского ответа. Он посмотрел на часы и сказал:

— Ладно, потом поговорим! Мне пора идти, у меня завтра урок. Да, кстати, забыл тебе сказать. К нам взяли новую математичку. Тебе понравится, такая девица, как раз тебе в пару! Есть чем полакомиться.

Ле Биан улыбнулся. Жизнь, кажется, пошла своим чередом.

Ничего не осталось. Всего лишь месяц назад происходила та церемония — а будто ее и вовсе не было. Кострища убрали, ход в логово фон Графа заложили снаружи. Все, казалось, говорило о том, что крепость Монсегюр вновь погрузилась в долгую летаргию, чтобы забыть новую драму, для которой она послужила сценой. Ле Биан вспомнил Филиппу: сперва она была послушной игрушкой своих хозяев, но потом нашла мужество восстать. Вспомнил он и лицо человека, имени которого так и не узнал, — того, что погиб, пронзенный стрелой арбалета, за то, что решился заговорить с ним. Вернулось и совсем свежее воспоминание — лицо Бертрана, пожираемого огнем…

Фон Граф видел в катарах древних язычников, дальними наследниками которых были и нацисты. Опираясь на эту смутную теорию, он страхом и шантажом утвердил господство над своей общиной. Все, кто считал, что подвел под прошлым черту, оказался в когтях у своих прежних демонов. Солнце щедрым потоком освещало каменные стены крепости. Сколько самозванцев пыталось овладеть наследием людей, некогда здесь укрывавшихся? Всем этим мечтателям не было дела до истинных древностей, до строгой истории. Они искали другой правды: воплощения своих фантазий, своих затаенных верований…

Мирей, запыхавшись, вошла во двор. На ней было желтое платьице и красно-белый миткалевый платочек в клеточку.

— Что, сестренка, — улыбнулся Ле Биан, — устала?

— Уфф! — отозвалась она. — Нашел где встречаться в такую жару! Дышать уже не могу!

— Сядем на стенку в теньке вон там.

Они вышли их крепости и уселись на камнях, оставшихся от разрушенной прежней стены. Мирей сняла платочек, пригладила волосы, расправила платье.

— Видишь, мы теперь на развалинах старой крепости, — заметил Ле Биан. — Представь себе: тут по всему погу высокие стены, люди, дома… Когда-то здесь жизнь кипела, а вот же…

— Пьер! — сердито сказала Мирей. — Я тебе не ученица, и вообще мне до смерти надоела вся эта трепотня про катаров. Лучше скажи, зачем ты хотел меня видеть?

— Как зачем?

Было решительно невозможно угадать, чего ждать от этой девушки.

— Просто мы не виделись… в общем, с той самой ночи…

Мирей потупилась.

— Ну да, надо было тебя навестить в больнице, но ты же знаешь — когда мне неловко, я всегда лучше куда-нибудь смоюсь. Я и раньше хотела, но эта банда психов меня разыскала!

— Ага, я же тебя видел как раз тогда, в Альби. Сразу подумал — что-то не так. И побежал было за тобой, а ты пропала.

— У одного их «брата», как они там говорили, был в Альби дом. Я там сидела в подвале, а потом меня привезли в Монсегюр. Всю жизнь помнить буду!

Ле Биан поглядел вдаль и глубоко вздохнул. Как хорошо! Хорошо, что он жив, а что встретился с Мирей — и того лучше.