Город смерти - Даррен О'Шонесси

Много лет я наставляла его, укрощала в нем зверя, воспитывала из него мужчину. Я видела, какой в нем заложен потенциал, какой крупной фигурой он станет, если выйдет живым из первых схваток. Я задалась целью развить его. Не спрашивайте зачем: я и сама не уверена. Просто в нем что-то было — неодолимая сила притягивала нас друг к другу.

Вначале он держался настороже. До меня он никому не доверял, не подпускал к себе никого. По-моему, он даже не помнил своих родителей. Вырос на улице, спал на задворках гаражей и в заброшенных домах. Не умел ни читать, ни рассуждать, даже говорил несвязно. Я его преобразила. Я выдрессировала его, одела, научила прилично себя вести, говорить, читать. Единственное, чему я не могла его научить, это любить, Люди, обыденная жизнь, друзья, собеседники — все это его не интересовало.

И вот появилась Кончита. — Леонора всей душой погрузилась в прошлое, и я едва решался дышать, чтобы ее не побеспокоить. — Она была просто прелесть. Маленькая, миниатюрная, но сколько в ней было жизни! Она, как и я, никогда не теряла с Дорри терпения, выдерживала его истерики, не обращала внимания на его приступы буйного гнева, держалась с ним, точно с маленьким мальчиком, который страшно изголодался по любви. Вместе они смотрелись, как Красавица и Чудовище из сказки. Он изрыгал проклятия миру, а она смеялась. На людях она щекотала ему живот, терлась носом о его грудь и шею. Люди хохотали бы, если бы смели.

— Она его успокаивала? — спросил я.

— Нет. Она помогла, как помогла и я. Но гнев никуда не делся. Он по-прежнему прихлопывал людей, точно мух. Никогда не путал дело с удовольствием. Когда болезнь повредила ее рассудок и разлучила их, многие ожидали, что он взбесится от гнева, сломается, отыграется за свое горе на городе. Но он не сломался. Сколько бы ни болела его душа, он занимался бизнесом, как обычно.

— А она действительно причинила ему горе? — спросил я. — Он по-настоящему заметил ее отсутствие?

— Думаю, что да. Когда речь идет о Дорри, трудно что-то сказать с определенностью. Да, расставшись с ней, он сделался менее разговорчив — пока они были вместе, он болтал не переставая, как и любой влюбленный юноша, жаждущий покорить любимую краснобайством. Также он иногда начал отвлекаться: прямо посреди переговоров погружался в какие-то свои мысли, а такого раньше не бывало. Но он не горевал по ней. — Леонора взглянула мне прямо в глаза. — На горе он не способен. Не могу сказать, как близок он был к тому, чтобы полюбить Кончиту, но его чувства были так же далеки от любви — той любви, которую можем чувствовать мы с вами, — как наша планета от Солнца. Он ее любил. По-своему. Но не любовью в нашем понимании этого слова. Он не способен ни любить, ни горевать. Он выше этих человеческих эмоций. Вот единственное, чего никто из нас не может изменить.

— А ревность он способен чувствовать? — спросил я.

— Вы хотите сказать, по отношению к Кончите? — Я кивнул. — Нет, не думаю. Он может убить человека за грязный поступок, но только в том случае, если возомнит, что эта непочтительность направлена против него самого.

Одной заботой меньше. — Я потер затылок и зевнул. — Всю ночь провалялся без сна. Эх, кажется, неделю бы проспал. А потом проснуться бы и обнаружить: все эти беды и безумие остались в прошлом.

— Беды и безумие никогда не остаются позади, — заметила Леонора. — Они всегда опережают тебя на два шага, сколько ни спи, какими окольными путями ни ходи. Единственный способ их изгнать это встретиться с ними лицом к лицу.

— Да, наверно, вы правы. — Я оглядел зал. Наша короткая беседа и откровения о внутреннем мире Кардинала поправили мне настроение. Теперь он уже не казался таким чудовищем. Может, я зря решил, что он собирается меня убить. Или Кончита ошиблась. Елки, она не самый здравомыслящий человек на свете! Стоит ли сходить с ума от волнения из-за слов женщины, которая почти всю жизнь просидела взаперти в номере отеля, наедине со своим безумием? Такова суровая истина. Вполне возможно, что она ошибается насчет «Айуамарки» и моей жизни, в сущности, ничего не угрожает.

— А этого нашего Ляпа вы сегодня не видели? — спросил я Леонору.

Она рассмеялась.

— «Наш Ляп»? Кто бы это мог быть? Прелесть какое ужасное имя.

Я ухмыльнулся:

— Да, гнусная кличка. Но думаю, И Цзы не будет против.

— Кто? — вежливо переспросила Леонора.

Я уставился на нее. Сердце у меня ушло в пятки. Нет, только не И Цзы!

— Леонора, — произнес я заплетающимся языком, — только попробуйте тупо посмотреть и сказать, что…

Она властно подняла руку.

— Тихо. — И на несколько минут погрузилась в раздумья, меж тем как вокруг нас шумели и плескались звуковые волны чужих разговоров. — Капак, — заявила она. — Пожалуйста, расскажите мне все об этом «нашем Ляпе». Этом И Цзы. НЕТ! — воскликнула она, когда я попытался яростно возразить. — Не кричите, не обвиняйте меня, не задавайте вопросов. Пожалуйста. Как ваш друг, я прошу вас мне подыграть. Прошу вас.

— Ладно, — опасливо согласился я. — Ради нашей дружбы. — Зажмурившись, я вообразил себе И Цзы и описал его внешность. Затем я сказал:

— Он — смешной чудак, но таким он был не всегда. Когда-то он был правой рукой Кардинала. Почти весь день он просиживает здесь, по большей части в вашем, Леонора, обществе. Как и вы, и Соня, он был моим наставником. Веселый человек, строит из себя чокнутого, но на самом деле вполне здоров. Вы с ним — не разлей вода. Мне кажется, когда-то у вас был роман, хотя ни он, ни вы и словом об этом не обмолвились. На самом деле его зовут Инти Майми. Продолжать?

Леонора, застыв, как мертвая, глядела на стол. Когда она подняла глаза, на ее лице выразилось недоумение.

— Капак, я его не знаю. Не могу ничего о нем припомнить.

Я смолчал, но она заметила выразившееся на моем лице отвращение, обиду на ее предательство. Ее руки, скользнув по столу, вцепились в мои. Хватка у нее была сильная. Глаза загорелись огнем. Леонора произнесла внятно и искренне, каждым словом гася пламя моего гнева:

— Капак, клянусь вам, это имя ровно ничего для меня не значит. Я не хочу сказать, что И Цзы Ляпотэра не существует. Я не сомневаюсь в правдивости вашего описания. Я хочу сказать, что я его не помню. — Выпустив мои руки, она опасливо дернула головой.

— Такое уже случалось, — тихо продолжала она, — но чтобы столь резко — никогда. Сегодня утром, проснувшись, я почувствовала: что-то неладно. Никак не могла уловить, в чем причина. Просто ощутила: чего-то недостает. Точно заходишь в комнату и внезапно забываешь, зачем зашла. С вами такое бывало? — Я кивнул. — Вот что я почувствовала сегодня утром. В памяти зияла дыра, пустота, на месте которой было неизвестно что. Теперь-то я догадываюсь, что это было. Точнее, КТО.

— Да что вы, Леонора! Вы его забыли? Нет, вы шутите. Это же невозможно. Людей так просто не забывают.

— Нет? — горько улыбнулась Леонора. — Вам еще учиться и учиться, Капак. Я ведь его забыла. И вот что я вам скажу: это не впервые. Такое уже случалось. Кончита часто упоминала имена, которые для меня ничего не значили, — и настаивала, что я их знаю. Она приходила ко мне — давно это было, когда все еще только начиналось — и допытывалась, где такой-то, а я никогда не могла дать ответ. Мне казалось, что это ее помраченный ум виноват, что она придумывала себе воображаемых друзей. Но со временем я начала подозревать, что загвоздка во мне самой.