Бангкок - темная зона - Джон Бердетт

Лек не сводил с меня широко раскрытых глаз.

— Да, — ответил я, — это правда. У меня была с ней связь.

Не в силах оставаться с ним рядом, я бросился через две ступени вниз и скрылся в безликой толпе шумной бангкокской ночи.

Существует много государств-банкротов и достаточное число клептократий. Но есть также государства, которые окончательно разваливаются. Такова Камбоджа. После никсоновского холокоста, когда Пол Пот получил щедрую помощь ЦРУ, в гражданской войне погибло два миллиона человек. Только эта война была непохожа на другие гражданские войны. В Камбодже каждый помнит ночной стук в дверь, когда забирали родственников и увозили на запряженных волами повозках. Обычно в дом врывались подростки с автоматами, и после этого родственников больше не видели, разве что их трупы, часто еще и изувеченные. Потом были Туол Сленг,[31]где пытали людей, и гора черепов на Чоеунг Эк.[32]

Среди самих камбоджийцев общая немота скрывает глубокие, чуть не до мозга костей, психические шрамы. Многие передвигаются как лунатики — ежеминутно рискуешь нарваться на шальную пулю убийцы. Экономику составляют девушки, оружие, азартные игры и марихуана. Коррупция не что иное, как производственная этика, а насилие над малолетними — национальный спорт. Если вы чудак, можно расплачиваться местными деньгами, но все предпочитают доллары. Как и следовало ожидать, в это место, как мухи, слетаются всякие неправительственные организации. За тонированными стеклами внедорожников то и дело мелькают бледные, изнеженные лица европейцев.

Большая часть города разрушается. В полицейском участке Кимберли предъявила свои верительные грамоты. Ни один из нас не имел права вести на камбоджийской территории расследование, но там никто не соблюдал закон, и за сто долларов полицейские легко согласились сотрудничать с нами.

Ковловский умер в квартире на боковой улочке примерно в двухстах ярдах от Меконга. Мы завернули на нее вслед за полицейским, единственно законной была его форма. Невысокий смуглолицый сутулый парень, у которого на обеих руках не хватает по несколько пальцев, он не сомневался, что мы разволнуемся при виде крови и вязкой субстанции на стене. Ждал этого. Правда, пятна покрывали скопища мух.

— Здоровенный американец, отличное тело, и вот его нет, — хихикнул он. — Что за боль мог испытывать этот белый человек? В нашей стране многие едва ходят — такие сильные у людей физические страдания. Другие вообще не могут ходить, потому что им оторвало минами ноги. У этого малого было все. С такой фигурой он мог выбрать любую женщину. Даже белую. Безумие.

В полицейском участке нам показали оружие — изготовленный в Китае «Калашников». Здесь такой можно приобрести почти на каждом углу, и если с вас запрашивают больше двухсот долларов, значит, пытаются ободрать. Полицейские оставили на месте веревку. Видимо, убитый закрепил ее на спусковом крючке, перебросил через блок и привязал к деревяшке, которую, похоже, зажал между ступнями. Кровавое дело — Ковловскому вырвало весь низ живота и перебило позвоночник, но он своего добился. Мы с Кимберли не стали обращать внимания ни на что, кроме веревки. Похоже, она — своеобразное заявление с признанием. Веревка была оранжевой, толщиной примерно в сантиметр — точь-в-точь как та, которой убили Дамронг.

— С тобой все в порядке? — спросила американка.

— Конечно.

— О чем ты думаешь?

— Попроси, чтобы он показал нам вещи покойного.

Полицейский слушался больше Кимберли, чем меня. Он вывел нас из гостиной (линолеум, единственный грязный диван и телевизор) и показал спальню, где на кровати валялся чемодан. Естественно, если тут и было что-то ценное, то давно пропало. Мы порылись в одежде, предназначенной подчеркивать великолепие форм покойного и явно не по размеру здешним полицейским, и обнаружили на дне пояс для денег, где, разумеется, денег не оказалось, зато нашлись использованные авиабилеты и кое-что еще. Агент ФБР недоуменно посмотрела на покрытый лаком браслет из слоновьего волоса и подала мне. Я сообщил, что такой же носил Том Смит, когда я видел его в последний раз, и Бейкер тоже.

— Смит сказал, что получил его от странного монаха на станции метро.

Кимберли, ожидая разъяснений, покачала головой.

— Мне казалось, твой друг монах был в Бангкоке.

— Оттуда лететь всего час. Монахам, как и нам, не возбраняется пользоваться самолетами.

— Разве они не давали клятву жить в нищете? Разве им не запрещено иметь наличные?

Я кивнул и повторил за нею:

— Им запрещено иметь наличные.

Американка, рассчитывая на продолжение, дернула в мою сторону подбородком, но я больше ничего не хотел говорить. Выводы получались слишком радикальными.

— Почему Камбоджа? — спросила она.

— Да, почему Камбоджа?

— Ты сказал, его здесь посвятили в духовный сан.

Я снова кивнул.

Кимберли пожала плечами, взяла из чемодана шорты, перевернула и как следует встряхнула. Из них выпал второй слоновый браслет. У меня на затылке встали дыбом волосы.

— Похоже, этот монах упорно обращает на что-то внимание, — заметила агент ФБР.

— Совершенно верно.

— Но чье, если не твое?

Мы продолжили поиски, но ничего интересного больше не нашли. В морге опознали Ковловского по фотографии, которую захватила Кимберли. Когда полицейские забирали тело, оно развалилось надвое и теперь лежало в выдвижном лотке с просветом между частями.

— Чудо, что в этой стране они его правильно сложили, головой вверх, — проворчала американка.

Ей определенно потребовалось пиво, да и мне тоже. Я знал, что лучшее место, где можно выпить, — Клуб иностранных журналистов. Он располагался на берегу Меконга в старом колониальном здании с высокими потолками и вентиляторами. Дом подновили, а стены украсили превосходными фотографиями сцен войны.

С балкона я смотрел, как у реки мальчик катит грубо сколоченную тележку и высматривает туристов. Два велосипедных колеса были прикручены к доске, на которой лежал убогий. Инвалид и мальчик, похоже, братья, поскольку, когда не просили милостыню, дружески разговаривали. Мальчик то и дело целовал увечного в непропорционально большую голову и демонстративно нянчился с ним перед белой парой — мужчиной и женщиной среднего возраста в удобной свободной одежде — наверное, американцами. Судя по улыбкам, умоляющим глазам и трагическому выражению лица паралитика просящие милостыню вели себя вежливо, но подтекст был совершенно ясен и не вызывал сомнений: сколько стоит, чтобы эта вселенская икона вины убралась с глаз долой? Насколько я мог судить на расстоянии — несколько долларов. Смущенно переглянувшись, белые продолжили прогулку, словно вдоль Сены, а мальчик покатил брата обратно к Меконгу. Белые будто спрашивали друг друга: а что мы можем еще? Порядочным людям не выдержать такого наплыва действительности.