Амальгама - Владимир Торин

– Не стоит, – подсказал низкий грудной голос за спиной. – Во-первых, я его на всякий случай разрядил, а во-вторых, сегодня пистолет вам ни к чему, поговорим да и разойдемся.

– Смотря о чем поговорим, – многозначительно протянул Лаврентий Павлович, но в ящик не полез. Вместо этого осведомился: – Я могу включить свет или мы так и будем говорить в темноте?

– Разумеется, можете. Но одна просьба: давайте обойдемся настольной лампой. Резкий дневной свет мало способствует взаимопониманию, а оно нам понадобится.

Берия иронично хмыкнул и неспешно протянул руку к выключателю. Мягкий зеленоватый свет осветил внутреннее убранство кабинета. Было оно скромным, ничего особенного: небольшой шифоньер в углу, кожаный диван с парой кресел, стол с простым стулом подле да несколько книжных шкафов. К относительной роскоши принадлежал разве что большой ковер на полу: мягкий, с длинным ворсом, он был еще лет десять назад привезен владельцу кабинета из Тегерана. Вот книг – тех да, действительно было много. Книжные шкафы, можно сказать, были битком ими забиты. Причем книги разнообразные, как научные, в основном связанные с архитектурой, которой очень увлекался Лаврентий Павлович, так и художественные. Отдельную полку занимали грузинские авторы. На других языках не было: Берия был практик и не собирался, как ненавидимый им Жуков, выставлять на видное место кучу томов в солидных переплетах с золотым тиснением, но… на немецком языке, из которого Георгий Константинович знал только два устойчивых словосочетания: «Гитлер капут» и «хенде хох». Очень не нравился Берии Жуков, и даже сама мысль, что они могут быть чем-то похожи, была ему неприятна. Ну и, действительно, если уж на книжной полке у Берии появлялась книга, то он ее обязательно читал. Вдумчиво, с карандашом в руках, делая на полях короткие пометки неровным нервным почерком.

– И как у вас только хватает времени на чтение? – благожелательно заметил голос.

Берия повернулся к его обладателю и наконец увидел своего таинственного собеседника, сидящего в кресле в углу комнаты. Лаврентий Павлович чуть помедлил с ответом, оценивая непрошеного посетителя опытным глазом, уже через несколько секунд пришел к выводу, что наглец, столь загадочно проникший к нему в кабинет, явно из иностранцев. И дело было вовсе не в одежде и даже не во внешности, хотя и явно нерусской. Впрочем, этот смуглокожий незнакомец с большим носом, кустистыми черными бровями и глубоко посаженными глазами был вполне типичен для доброго десятка национальностей из тех многочисленных сотен, что населяли Советский Союз. Но свободная осанка, непринужденная манера поведения, эдакая легкая, вольготная, слегка расслабленная, хотя и не наглая, – вот что отличало его в первую очередь. Простой советский человек перед членом политбюро, входящим в пятерку первых лиц государства, так сидеть никогда не будет.

«Это уж и вовсе ни в какую калитку, – раздраженно подумал он, как обычно путая русские пословицы. – Совсем Игнатьев мышей ловить перестал. Иностранцев в Москве всего ничего, и то они у него расхаживают где ни попадя. Не-ет, пора ставить о нем вопрос перед Хозяином. Давно пора».

– Игнатьев здесь ни при чем, – пояснил человек, словно читая мысли хозяина особняка. – Да и охрану свою ругать не стоит. Они у вас достаточно бдительные.

– Тогда как же вы прошли мимо моих… бдительных? – мрачно осведомился Берия.

– Ну-у, скажем, мне помогло искусство Мессинга, – улыбнулся тот.

Вольфа Мессинга Берия знал, хотя и относился к нему с настороженностью, подозревая его в каком-то изощренном шарлатанстве, а все его чудеса считал за трюки фокусника. Пускай не обычного, а почти гениального, но все равно фокусника. Иной оценки угадываниям Мессинга и в особенности его предсказаниям прагматичный и приземленный ум Лаврентия Павловича дать не мог. Впрочем, касаемо последних, то тут еще дедушка натрое сказал, верны они или нет. Да и что он, в сущности, напророчил? Победу СССР? Про нее и без того все знали, весь советский народ. Что же до остального, то… поживем – увидим.

А кроме того, некоторые из его прогнозов звучали и вовсе дико. Самому Лаврентию Павловичу он после долгих уговоров напророчил вовсе несуразное: быть расстрелянным. Нет, по нынешним временам это звучало вполне правдоподобно, но Берия предусмотрительно уточнил, неприметно кивнув наверх: «Хозяин?» Мессинг нахмурился, не понимая, о ком идет речь, потом дошло, и он ответил: «Нет, после его смерти». Помнится, услышав такое, Лаврентий Павлович чуть не расхохотался, с трудом сдержав улыбку. Удивительно, что этот маг-недоучка не мог взять в толк простейшую мысль: если уж Берии повезет пережить смерть Кобы, ему тогда сам черт не страшен.

– Так вы, как вас там, его ученик?

– Зачем вам мое имя? Впрочем, пусть будет. Зовите меня, ну, например, Андреем Андреевичем, – предложил гость. – А что до ученичества, то… Не находите, что я несколько староват для ученика?

Берия критическим взглядом окинул Андрея Андреевича. Пожалуй, и впрямь. Вон сколько седины на курчавой шевелюре. Да и морщины на лице… Таких ни у тридцати, ни у сорокалетних не бывает.

– И откуда же вы? – полюбопытствовал Лаврентий Павлович, прекрасно понимая, что его собеседник соврет.

Но из вранья тоже можно выкачать определенную информацию. При умении, конечно, а Берия умел. Но гость врать не стал, а правды говорить не захотел.

– Полагаю, в данном случае мое гражданство не имеет значения, – уклонился он от ответа. – Да оно и не имеет отношения к тому, о чем бы я хотел с вами поговорить. Вы не находите, что в последнее время Хозяин, как вы называете Иосифа Виссарионовича, не совсем доволен своими старыми соратниками? И вы, наверное, понимаете, что новая структура – Президиум ЦК КПСС – создана исключительно для того, чтобы расширить количество членов политбюро и ни для чего больше. А в дальнейшем, когда ряд людей окажутся выведенными из его состава и… – думаю, продолжать ни к чему, вы сами хорошо знаете, дальнейший путь выведенных, – можно будет вернуться к старой схеме, ибо количество оставшихся в живых вполне позволит это сделать.

Берия молчал. Возражать было глупо, поскольку он сам пришел к точно такому же выводу. Кроме того, последняя хитрость Сталина была шита белыми нитками – вождь к старости явно отучился хитрить. Удивительно было то, что незнакомец так хорошо осведомлен обо всем, что творится в политбюро – в этом святая святых советского руководства. «Очевидно, что это – шпион, – думал Берия. – Причем шпион, очень многое знающий. Что он хочет? Предложить мне пойти на контакт? И если я сейчас промолчу, это будет негласным знаком с моей стороны, что я готов идти на контакт. А я готов?» – задал он себе вопрос и встал в тупик, не зная, что ответить.

– Разумеется, я не настолько глуп, чтобы полагать, будто вы весьма озабочены судьбой старых соратников, – невозмутимо продолжал Андрей Андреевич. – Как мне кажется, у вас…

– У кого это у вас? – буркнул Лаврентий Павлович.

– У коммунистической верхушки, – хладнокровно пояснил собеседник, ничуть не смутившись. – У вас царят настоящие волчьи законы, притом весьма похожие на нравы уголовного мира. Сдохни ты сегодня, а я завтра – так, кажется, принято говорить среди маргинального элемента?