Камчатские экспедиции - Витус Беринг

Я покрыл свое лицо почти целиком теплой и плотной шапкой, а другую такую шапку надел себе на голову — и все же на пути от камбуза до фалрепа три раза терял сознание. Я вполне уверен, что если бы не предохранил себя вышеописанным способом от соприкосновения со свежим воздухом, то неизбежно умер бы еще на корабле, так как силы мои уже подходили к концу.

Конечности мои в это время уже были совсем парализованы, я не в состоянии был сделать ни одного шага, не опираясь на двух людей, которые поддерживали меня под руки.

Заразился я этой болезнью еще во время плавания в открытом море, но, заставляя себя постоянно находиться на палубе, в непрестанном движении, мне удалось не свалиться в постель до самого момента постановки судна на якорь. Особенно плохо мне стало тогда, когда я переселился в камбуз.

Я полагал, что, имея возможность поддерживать там небольшой огонь, я буду жить там с большими удобствами, чем на берегу, где пришлось бы валяться под открытым небом, все равно что на снегу.

Однако я жестоко ошибся: дурной и нездоровый воздух, исходивший из кубриков корабля, в которых помещалось столько людей, в течение двух или трех месяцев не покидавших места, неподвижно лежавших в закрытом помещении на своих койках и справлявших на них все свои естественные нужды, этот дурной и нездоровый запах, повторяю, так скверно на меня подействовал, что я перестал владеть руками и ногами, у меня стали шататься зубы — я был уверен, что близок час моей смерти.

Мой товарищ, Софрон Хитрово, тоже держался на ногах все время, пока мы находились в плавании, хотя и у него цинга проявлялась в довольно сильной форме; он был мне все это время добрым и преданным помощником. Только тогда, когда его перевезли на остров и высадили на берег, выяснилось в полной мере, как сильно он поражен болезнью.

Он свалился в постель и настолько обессилел, что совершенно не мог держаться на ногах; оставалось очень мало надежды, что удастся сохранить ему жизнь. Болезнь затянулась у него гораздо дольше, чем у меня: когда я уже поднялся и стал ходить, он еще долгое время оставался лежать.

Таким вот образом все мы, здоровые и больные, оказались на берегу этого пустынного острова. Корабль же наш остался стоять на якоре. Для верности мы завели еще наш запасной якорь, а также верповые якоря, сняли стеньги и реи — словом, для сохранения судна применили все средства, бывшие в нашем распоряжении, и в таком состоянии оставили судно стоять на якоре, так как не могли ничего предпринять более для его сохранности.

Письмо А. И. Чирикова адмиралу Н. Ф. Головину о возможности исследования северо-западных берегов Америки на бригантине «Архангел Михаил» летом 1740 г.

1740 г., апреля 17.

Высокосиятельнейший граф, премилостивый государь Николай Федорович.

Всепокорнейше перед сим последнее писал я до вашего высокографского сиятельства декабря 20 дня 1739 года, а чрез сие нижайше доношу, что сего года в лете дале Камчатки идти мы надежды не имеем, понеже на сани и на фундамент для спуска пакетботов леса не стало, а требует мастер 200 бревен, которых до половины мая месяца получить неможно. Чего ради, помня, как мне в коллегии объявлена была инструкция, предлагал словесно в рассуждение г-ну капитан-командору — не отправить ли меня на бригантине, на которой Шпанберг ходил, осмотреть места, лежащие от Камчатки меж норда и оста против Чукотского Носа, и прочие западной стороны Америки. И оный бригантина осенью возвратится к Охотску для следования Шпанбергу в его экспедицию, ежели оная возобновится. А хотя б оный бригантин и не возвратился в Охотск осенью, то можно ему, Шпанбергу, прийти на Камчатку и на других судах, на боте «Гаврииле», и на новопостроенном при Охотске галиоте, и на малом большерецком судне и при Камчатке взять бригантин в путь свой.

А г-ну капитан-командору следовать бы нынешним летом с обоими пакетботами до Камчатки, а впредь будущего 1741 года [в] лето следовать бы ему, г-ну капитан-командору, и мне при нем, от Камчатки к местам, лежащим от Камчатки меж зюйда и оста, чрез что, я чаю, было б поспешение к окончанию экспедиции нашей годом. Точно сего учинить г-н капитан-командор не смел, объявляя, что оное с данною инструкциею не согласно. А на пакетботах отправлению нашему учинили мешкоту и бывшие здесь в настоящую весну необычайные непогоды и нападшие глубокие снега.

Вашего высокографского сиятельства премилостивого государя всепокорнейший слуга

После того как все больные были доставлены на берег, а прочие, кто хоть немного мог самостоятельно передвигаться, также высадились на берег, наше судно оставалось стоять на своих якорях до 28 ноября. В этот день ночью поднялась сильная буря с OSO, при которой все якорные канаты лопнули, а корабль был выброшен на берег неподалеку от места, где мы все разместились.

Немногие наши люди, остававшиеся еще на ногах, наблюдали это печальное зрелище, несомненный дальнейший шаг на пути к полной нашей гибели, но не могли подать судну никакой помощи.

Как мы впоследствии установили, следует считать еще большим счастьем, что судно прибило именно к берегу, так как нельзя допустить, чтобы какое бы то ни было судно могло в течение всей зимы остаться неповрежденным, стоя на якорях у берега открытого моря; а если бы его унесло в открытое море, то нам пришлось бы навсегда остаться на этом острове, так как никакого леса на нем не росло, и мы, следовательно, не могли бы раздобыть материала, чтобы построить другое новое судно.

Судно не пролежало и двух дней на берегу, как под действием сильных приливов стало погружаться в рыхлый песок, из которого здесь состоит грунт, и ушло на глубину восьми или девяти футов, а изнутри наполнилось соленой морской водой. В таком состоянии оно оставалось лежать со всем своим такелажем до марта следующего 1742 года, когда оставшиеся у нас немногие люди собрались с силами.

Людей, остававшихся еще на ногах, мы разбили на два отряда и командировали их к северу и к югу, чтобы разведать землю, на которой находились. Оба отряда отправились каждый в свою сторону, пока не дошли до высоких крутых гор, спускавшихся прямо к морю, через которые им не удалось найти прохода.

Через два или три дня они вернулись и сообщили, что ни разу не встретили людей и даже не заметили признаков присутствия их, как-то: тропинок, костров и тому подобного, но они видели по всему побережью множество морских бобров, а на суше бесчисленное количество песцов, которые совершенно не боялись людей.

Можно думать, что им никогда не приходилось встречаться с человеком. Это также подкрепило наше мнение о том, что мы находимся на острове. Впоследствии мы направили также нескольких людей в глубь страны, которые, пройдя по высоким горам, по нехоженым дорогам, вернулись обратно через два дня и принесли известие, окончательно убедившее нас в том, что мы действительно находились на острове.